Последний хозяин про кота

Опубликовано: 14.05.2024

У меня когда офис на Дзержинце был, я каждый день на работу и обратно ходил мимо супермаркета. Ну, такой, знаете, типа торговый центр, на первом этаже гастроном, на втором павильончики всякие. А под лестницей на второй этаж притулился малюсенький киоск, корма для животных. Ничем совершенно не примечательный, кроме одного. Там, возле окошка, стояла обувная коробка, на которой от руки было написано - "На обед Василию". Или "Васе на еду", по разному.

Коробки потому что ветшали и менялись, менялась и надпись. Не менялся только сам хозяин коробки. Который сидел тут же, внизу.

Это был такой большой черный угрюмый кот. Целый день он сидел под своей коробкой. Но не просто сидел, нет. У Васи была забинтована передняя правая лапа, с когтей по локоть, и когда кто-то шел мимо на второй этаж, он эту лапу вытягивал перед собой, наклонял голову набок, и жалобно глядел в глаза прохожему. Вид его при этом менялся разительно! Как у опытного рецидивиста на суде. Из мрачного мерзавца он моментально превращался в такую жалкую пусичку.

Надо ли говорить, что при таких раскладах Васина выручка за день значительно превышала оборот самого киоска? Я однажды ради любопытства заглянул в коробку. Знаете, мелочи там не было.

Васе подавали щедро.

Сперва, наблюдая за Васей, я решил, что это кот продавца киоска. Оказалось нет. Киоск закрывался, продавец шла своей дорогой, а Вася своей. Скорей всего это был просто дворовый блудный кот. Всё свободное от работы время, пока торговый центр был закрыт, он блондился по окрестностям. Однако каждый день, ровно в половине девятого утра, он садился у дверей магазина и ждал открытия. И повязка на его лапе сияла белизной.

Я наблюдал эту бестию практически каждый день в течение двух лет. Лапа конечно у него была абсолютно здоровая, и в свободное от сердобольных взглядов время он пользовался ею как все прочие сородичи. За исключением одной особенности. Где бы Вася ни находился, что бы ни делал, ковырялся ли в помойке, драл ли зазевавшуюся муську, но стоило ему заметить на себе человеческий взгляд, как он тут же бросал всё, садился, вытягивал перед собой забинтованную лапу, смотрел прохожему в глаза, и вид его становился жалким и няшечным.

Но! Если вы один раз прошли мимо и ничего не положили в коробку, вы становились для него пустым местом. При виде вас он уже не тянул лапу и не делал жалкий вид. Он вас просто не замечал. Он помнил всех. Я не встречал в жизни другого живого существа, умевшего так наглядно продемонстрировать, что вас не существует. Неприятное, знаете ли, ощущение. Когда вы вроде есть, а вас нет.

Ну вот. А потом помещения на втором этаже выкупил банк, и торговлю оттуда убрали. Киоск с едой для животных перекочевал на два квартала к центру. А Вася пропал. Не сразу пропал, нет. Ещё какое-то время он каждый день, с половины девятого, стабильно занимал своё место у двери. И ждал открытия. Но дверь не открывалась. Васю конечно подкармливали продавцы из гастронома. Но идти туда он категорически не желал.

Не желал он и перебираться на новое место. Продавщица из киоска жаловалась.
- Я его три раза забирала! И коробку ставила! Не сидит, зараза! Хоть привязывай!
Конечно ей было печально. Такой кусок дневной выручки ушел мимо кассы.

А потом Вася совсем пропал, и я про него забыл.
Пока где-то спустя наверное уже год не заехал случайно на заправку на Старой Ярославке.
На пустой заправке прямо под окошком кассы сидел большой черный угрюмый кот. С забинтованной лапой. Правой передней.

- Вааааася! - радостно сказал я. - Так вот ты где, каналья! На работу устроился?

Вася продемонстрировал полное отсутствие меня в окружающем его пространстве.

- Ааааа! Помнишь меня, сукин кот! - засмеялся я Васиному злопамятству, но нисколько не расстроился.

Получив в кассе сдачу, отделил пятидесятирублёвую купюру, сунул её Васе под нос, и со словами

демонстративно положил в стоящую возле окошка кассы пластиковую коробку с солидной надписью - "ДЛЯ КОТА"

Вася и ухом не повёл.

- Ну и ладно! - сказал я, развернулся, и пошел своей дорогой.

- Мрряяяуу! - внезапно раздалось сзади.

Я удивленно обернулся.

Вася сидел, протягивая ко мне свою забинтованную лапу, и вид у него был такой жалкий и несчастный, что хоть плачь.

* * *
P.S.
После того, как я опубликовал эту историю в жэжэ, пришел вот такой комментарий.

"Здравствуйте! Я случайно прочла Ваш рассказ, и решила написать про Васю.
Знаете, я работала кассиром на АЗС, про который Вы пишете. Сейчас правда сижу в декрете.
Вася умер примерно год назад, мы все так переживали. Мы привыкли к нему, он жил у нас на АЗС, его все любили, и сотрудники, и водители, кто постоянно у нас заправляется.
А из тез денег, которые он "зарабатывал", мы не брали себе ни копеечки, что бы кто чего не подумал. Мы на них покупали кошачью еду, и отдавали женщине, которая кормит неподалеку бродячих кошек и собак. Мы не давали ей денег, а сами покупали корм. А "зарабатывал он немало. Так что Вася кормил не только себя, но и многих своих собратьев.
Земля ему пухом. Спасибо Вам за Ваш рассказ."

Понравилась статья? Подпишитесь на канал, чтобы быть в курсе самых интересных материалов

Когда ещё был Василий маленьким котёнком, на тонких, шатающихся лапках, была эта деревня знатная. Народу в ней много жило. И Емекеевы, и Гостинцевы, и Мешалкины, да всех не перечислить. Ребятишек полно было, на улице всегда шум и гам, весёлая возня. Да и к Лукиничне внуки городские понаедут на каникулы, вот радость баушке! И Василию удовольствие, мяска кинут, молочка нальют, за ушком почешут, потискают.

Зимой сугробы, бывало, наметало по самую крышу, а ребятишкам всё нипочём. Катаются с горки на санках, хохочут, снежных баб лепят, крепости строят, все в снегу, одни щёки красные торчат из-под шапки ушанки.

Весной опять же забава - ручьи потекли, зажурчали, заводь строить пора, кораблики пускать. Штаны мокрые, матери бранятся.

Летом да осенью и вовсе благодать, много развлечений у детворы. Да.

Как подрос Василий, так уж и сам начал хозяйничать, выйдет из избы, прыгнет на забор и поглядывает свысока на прохожих. Вон Егорыч за хлебом потопал в сельпо, вон тётка Луша с тёткой Зиной языками сцепились у палисада, обсуждают что-то, вон Наташка-егоза по ягоды побежала, размахивая плетёной корзинкой, вон Саныч лошадку запряг, поехал куда-то на телеге.

Эх, а как вечером выйдет дед Михей на завалинку, да как растянет свою гармонь, и запоёт она и заплачет. Народ потихоньку подтянется, кружком сядут. Мужики закурят, бабы задумаются, теребя уголки цветастых головных платков. Дед Михей в войну воевал. И много с их деревни на ту войну ушло, да не все вернулись. Играет гармонь, за сердце берёт, без слов говорит, бабы всплакнут порой, вспоминая былое.

Зимним вечером, когда завьюжит за окнами, сядет Лукинична прясть да носки внучатам вязать. Опять Василий помогает - клубок покатать, нитки запутать, спицы лапкой под диван утолкать.

Летом выйдут в огород, Лукинична над грядками в наклон, и Василий опять же тут. Похаживает по меже, поглядывает - не идёт ли где рыжий Барсик. А коль заприметит, так сразу погонит его с огорода. А после сядет перед хозяйкой, зализывая проплешины на боку, да поглядывает браво на Лукиничну, мол, ну не молодец ли я?

Вечером, как стемнеет, на улицу принимается проситься, встанет на пороге, мяу да мяу. Выпустит его Лукинична, пальцем погрозит, смотри, мол, мне, с утра возвращайся. Как не вернуться? Лишь солнце взошло, Василий уж на крыльце, в дом просится. А после у соседских кошек сплошь котяты полосатые нарождаются, да мордочки-то широкие - все в отца! У Василия вон какая голова - тыковкой, да и лапы широкие, крепкие, и сам-то он весь сбитый, как боровичок. Хороший кот, так Лукинична говорит, поглаживая его шершавой, тёплой рукой по мохнатому боку.

Да вот и годы промчались. Хозяйка постарела. Ноженьки болят, еле ходит с палочкой. Глазоньки выцвели, а раньше, что васильки полевые были. Да и Василий уже не тот. Мышей в избе ловить да крыс в хлеву уже и сил почти не осталось. На соседских молодых котов издалека с окна поглядывает, товарищей уж и нет давно. Все уходят.

В один из дней и Лукинична слегла. Слегла да больше и не встала. Приехали дети, внуки. Проводили на погост, поминки отвели, да домой собрались. А Василий тут остался. Нет, люди они хорошие, вы не подумайте ничего. Хотели они его с собой забрать, кыскали, звали, поймать пытались. Да он от них убежал, хоть и тяжело было, лапы старые ломит уже. Нельзя ему дом покидать. Остался он последний хозяин тут теперича. Вся деревня ушла. И дед Михей, и Саныч, и Зина с Лушей. Молодёжь в города разъехались. Старики своё дожили.

А дому без хозяина никак, ведь он тоже живой, душа в нём. Да и шутка ли, всю жизнь свою кошачью он тут прожил. На Василии теперь вся ответственность. Ничего, он справится. Покуда сил хватит, присмотрит за домом. А в избу-то он проберётся, есть у него свой тайный лаз через подловку в дом.

Так и весна пролетела и лето прошло. Мышковал мало-помалу. На погост бегал, недалёко он, можно дойти, Лукиничну навещал. По ночам из окна на звёзды смотрел. Днём во дворе грелся на солнышке. Жил.

И вот осень наступила. Рябина под окнами яркими гроздьями расцвела, клёны в палисаднике разноцветным ковром землю укрыли, похолодало, по ночам морозец уже подмораживал. Стал чуять Василий, что пора. Пришло его время. Вчерась Лукинична ему во сне привиделась, всё за ухом чесала да приговаривала:

- Припасла я тебе, Васенька, душа моя, молочка да рыбки кусочек, скоро свидимся.

Уж так хорошо во сне было, что и просыпаться не хотелось.

Вечерело. Опускались на деревню сумерки. Пусто было в живых некогда избах, не светились радостно окошки, не вился дымок над печными трубами. На крылечке, прикрыв глаза, лежал старый облезлый кот, последний хозяин этих мест. Первый снежок, летящий с небес, не таял на его боку с проплешиной.

Ну вот и всё. Остался Василий один. Лукинична-то, хозяйка его, ушла туда, откуда не возвращаются. Там, значит, поджидать его станет. Ну а ему пока надобно здесь побыть, за домишком присмотреть, Лукинична во всём порядок любила. Да и что там за домишком! Вся деревня тепереча на нём.
Когда ещё был Василий маленьким котёнком на тонких шатающихся лапках, была эта деревня знатная. Народу в ней много жило. И Емекеевы, и Гостинцевы, и Мешалкины, да всех не перечислить. Ребятишек полно было, на улице всегда шум и гам, весёлая возня. Да и к Лукиничне внуки городские понаедут на каникулы, вот радость баушке! И Василию удовольствие — мяска кинут, молочка нальют, за ушком почешут, потискают.
Зимой сугробы, бывало, наметало по самую крышу, а ребятишкам всё нипочём. Катаются с горки на санках, хохочут, снежных баб лепят, крепости строят, все в снегу, одни щёки красные торчат из-под шапки ушанки.
Весной опять же забава — ручьи потекли, зажурчали, заводь строить пора, кораблики пускать. Штаны мокрые, матери бранятся.
Летом да осенью и вовсе благодать, много развлечений у детворы. Да.

А Лукинична его добрая хозяйка была, привольно Василию жилось у неё. Пока маленьким был, так Лукинична далёко его не отпускала, выйдут вместе во двор, она сядет на крылечко, а его на травку пустит. Мурава на дворе росла густая да пышная, изумрудная прям. Топает Василий туда-сюда, набегается, устанет, да к Лукиничне на колени заберётся, уснёт.
Как подрос Василий, так уж и сам начал хозяйничать: выйдет из избы, прыгнет на забор и поглядывает свысока на прохожих. Вон Егорыч за хлебом потопал в сельпо, вон тётка Луша с тёткой Зиной языками сцепились у палисада, обсуждают что-то, вон Наташка-егоза по ягоды побежала, размахивая плетёной корзинкой, вон Саныч лошадку запряг, поехал куда-то на телеге.

Как окреп да возмужал Василий, так стал уже и соседских котов пошугивать. Чтоб знали, значит, что тут его, Василия, территория. Рыжего Барсика гонял, чёрного Тимошку рвал так, что клочья летели. Ну и самому доставалось, конечно, а как без этого. Вон уши-то драные так и остались с той поры, на память о друзьях-товарищах, о боях-пожарищах.
Эх, а как вечером выйдет дед Михей на завалинку, да как растянет свою гармонь: и запоёт она, и заплачет. Народ потихоньку подтянется, кружком сядут. Мужики закурят, бабы задумаются, теребя уголки цветастых головных платков. Дед Михей в войну воевал. И много с их деревни на ту войну ушло, да не все вернулись. Играет гармонь, за сердце берёт, без слов говорит, бабы всплакнут порой, вспоминая былое.

А по воскресеньям Лукинична пироги затевала. С ночи тесто ставила, подмешает да на печь. На ранней зорьке, когда и петухи ещё спят, заводила стряпню. Пастух стадо погонит, а у них с Лукиничной уж пироги готовы. Дух хлебный плывёт по избе, аромат такой густой, что слышно и за воротами. Выйдет Лукинична соседских ребятишек угощать пирожками, а те и рады — уплетают за обе щёки. И Василий тут же трётся о ноги, мурлычет. А как же, он ведь тоже помогал — муку на лапах по всей избе таскал, яйца по столу катал, творожку успел слизнуть с ватрушки.
Зимним вечером, когда завьюжит за окнами, сядет Лукинична прясть да носки внучатам вязать. Опять Василий помогает — клубок покатать, нитки запутать, спицы лапкой под диван утолкать.
Летом выйдут в огород, Лукинична над грядками в наклон, и Василий опять же тут. Похаживает по меже, поглядывает — не идёт ли где рыжий Барсик. А коль заприметит, так сразу погонит его с огорода. А после сядет перед хозяйкой, зализывая проплешины на боку, да поглядывает браво на Лукиничну: мол, ну не молодец ли я?
Вечером, как стемнеет, на улицу принимается проситься: встанет на пороге, мяу да мяу. Выпустит его Лукинична, пальцем погрозит, смотри, мол, мне, с утра возвращайся. Как не вернуться? Лишь солнце взошло, Василий уж на крыльце, в дом просится. А после у соседских кошек сплошь котята полосатые нарождаются, да мордочки-то широкие — все в отца! У Василия вон какая голова — тыковкой, да и лапы широкие, крепкие, и сам-то он весь сбитый как боровичок. Хороший кот, так Лукинична говорит, поглаживая его шершавой, тёплой рукой по мохнатому боку.

Да вот и годы промчались. Хозяйка постарела. Ноженьки болят, еле ходит с палочкой. Глазоньки выцвели, а раньше что васильки полевые были. Да и Василий уже не тот. Мышей в избе ловить да крыс в хлеву уже и сил почти не осталось. На соседских молодых котов издалека с окна поглядывает, товарищей уж и нет давно. Все уходят.
В один из дней и Лукинична слегла. Слегла да больше и не встала. Приехали дети, внуки. Проводили на погост, поминки отвели, да домой собрались. А Василий тут остался. Нет, люди они хорошие, вы не подумайте ничего. Хотели они его с собой забрать, кыскали, звали, поймать пытались. Да он от них убежал, хоть и тяжело было, лапы старые ломит уже. Нельзя ему дом покидать. Остался он последний хозяин тут теперича. Вся деревня ушла. И дед Михей, и Саныч, и Зина с Лушей. Молодёжь в города разъехались. Старики своё дожили.
А дому без хозяина никак — ведь он тоже живой, душа в нём. Да и шутка ли, всю жизнь свою кошачью он тут прожил. На Василии теперь вся ответственность. Ничего, он справится. Покуда сил хватит, присмотрит за домом. А в избу-то он проберётся, есть у него свой тайный лаз через подловку в дом.

Так и весна пролетела, и лето прошло. Мышковал мало-помалу. На погост бегал, недалёко он, можно дойти, Лукиничну навещал. По ночам из окна на звёзды смотрел. Днём во дворе грелся на солнышке. Жил.
И вот осень наступила. Рябина под окнами яркими гроздьями расцвела, клёны в палисаднике разноцветным ковром землю укрыли, похолодало, по ночам морозец уже подмораживал. Стал чуять Василий, что пора. Пришло его время. Вчерась Лукинична ему во сне привиделась, всё за ухом чесала да приговаривала:
— Припасла я тебе, Васенька, душа моя, молочка да рыбки кусочек, скоро свидимся.
Уж так хорошо во сне было, что и просыпаться не хотелось.

Утром обошёл Василий не спеша свои владения, заглянул во все углы, обнюхал старый дом. Прощался. После обеда вышел на крылечко, улёгся. Солнышко сегодня не видать, совсем зябко. Ну ничего, скоро хозяйка его обогреет, приголубит как прежде на своих коленях. Интересно, болят ли они у неё теперь там? А его лапы будет ли также ломить перед непогодой? Скоро узнаем. Может и глаза снова сделаются зоркими, и сможет он ловить райских воробьёв.
***
Вечерело. Опускались на деревню сумерки. Пусто было в живых некогда избах, не светились радостно окошки, не вился дымок над печными трубами. На крылечке, прикрыв глаза, лежал старый облезлый кот, последний хозяин этих мест. Первый снежок, летящий с небес, не таял на его боку с проплешиной.

Он стоял на возвышенности принюхиваясь, со всех сторон слышались женские голоса. Запах знакомый до боли, но вот голоса. Неужели спокойствие и покой снова нарушен?

Долина где две реки сливались в единое течение была богата изобилием пищи, коренья, ягоды, грибы, да и дичи хватало.

Свою мать он потерял очень рано, когда ему было полтора года, её застрелили охотники. Этот запах и крики он никогда не забудет, они напоминали ему о смертельной опасности.

Быть нянькой у своей младшей сестры ему пришлось после смерти матери, хотя он сам был ещё маленьким. До зимы к сожалению она не дожила, старший сородич её разорвал. А его самого спасла здоровая ель, на которой он просидел весь день.

Первая самостоятельная зимовка далась тяжело, до весны он еле дотянул. Бог сжалился над ним и весной, недалеко от его "берлоги" нашёл он погибшего зимой оленя.

Долгие годы скитаний по тайге, драки с сородичами, сделали его бесстрашным и очень сильным зверем. Об этом говорило множество шрамов на его морде. От его рёва содрогалась тайга и звери.

В свои двадцать семь лет он уже чувствовал необходимость уединения, зубы притупились, силы уже не те!

Обследовав район старого заброшенного известкового рудника он понял что это то что он искал, спокойное место.

Даже работающая Драга в семи километрах не смущала его, сюда мало кто заходил или заезжал. Почувствовав охотников он просто уходил от греха подальше, помня что произошло с его матерью. Несколько лет он зимовал под одной и той же корягой. Да и корягой то назвать нельзя, это корень вывернутого осенью от сильного ветра огромной сосны. Под ней образовалась большая нора, которую он ещё и доработал, вытащив несколько камней.

Дорога проходящая в километре от берлоги была сделана геологами, но вот уже с пару десятков лет кроме охотников и рыбаков никто по ней не ходил и не ездил.

И вот новость, снова геологи! Вот уже второй год, как на другой стороне реки возобновили работы, и мост через реку построили. Найдено большое месторождение Апатитов. И нет, нет люди стали ходить по дороге. Это конечно тревожило нашего Хозяина, но он старался избегать встреч.

Две последние августовские недели лили затяжные дожди, Дражники говорили-грибные дожди, будет хороший урожай на грузди и волнушки.

В один из субботних дней Дражники взяли своих жён на разведку за грибами, в район заброшенного рудник. Молодой березнячок, ольшаник растущий вдоль горы, любимые груздевые места.

Семь женщин и один мужчина с вёдрами поднялись по дороге к горе. Все разошлись договорившись окликать друг друга, что бы не потерялись.

Разве могли они подумать что кроме них в лесу ещё кто-то есть! Ведь им на встречу попались геологи спешившие на дражный автобус.

Женщины собирая грузди, которых было в достатке, окрикивали друг друга, двигаясь все дальше и дальше вглубь леса.

Громкий рев на всю тайгу оборвал женскую болтовню. Остановились ли они соображая или с диким визгом, способным оглушить все живое, рванули обратно к дороге, стоит только догадываться.

Пятеро женщин и мужчина были уже на дороге ведущей к Драге, и только тогда они сообразили что ещё двух нет! Где отставшие и что случилось они не знали, звать или молчать они тоже не знали.

Ещё несколько раз грозный рев в отдалении предупредил о присутствии Хозяина!

Автобус подъехал минут через десять. Все сели, наперебой рассказывая о происшедшем. Не успел автобус тронутся, как по дороге из леса вышли отставшие женщины. Всё облегчённо вздохнули.

Эти охотничьи угодья принадлежали нам до семидесятых годов, но иногда когда находилось свободное время я бегал туда рябчика или косача погонять. О существовании медведя мы тоже знали. Но в район берлоги не ходили ни зимой, ни летом. Он нам не мешал.

Но после такого приветствия, было решено убрать Хозяина не только дражникам, но и геологам будет спокойнее, такое соседство никого не устраивало.

Выпал первый снег. Трое охотников после смены решили обследовать место "лежки" медведя. Облазив все вокруг ничего они не нашли. Позже ещё одна группа пыталась, но так же безрезультатно!

Конец ноября, снегу насыпало около метра. С собакой и на лыжах решил пробежаться по "старым" местам. Пройдя по дороге до реки, мы повернули в молодой ельник в надежде поднять что-нибудь. И впрямь не пройдя и ста метров поднял стайку косачей. Только двое и уселись на елях, завидя собаку. Вот уже тридцать метров разделяет меня от одного из петухов. Грянул выстрел и он камнем упал.

Положив трофей в рюкзак, двинулся дальше.

В районе ольшаника собака спугнула рябчиков углубившись вглубь леса. Вот я уже больше полукилометра иду по собачьему следу, вот и лай собаки! Но какой-то странный, злой.

Увидя меня Рекс перестал лаять, только оскалив клыки зло рычал.

Вывернутое корневище высотой около двух метров было завалено снегом, и только небольшое отверстие, через которое шёл пар, говорило о жизни внутри. Я стал прислушиваться. Но было тихо. И вот как мне показалось через глубину снега я услышал вздохи! Да я не обманулся это, спал хозяин!

Средь глубокого сна послышался ему лай собаки. Что делает здесь этот зверь, мешая спать! А это что? Знакомый запах просочился сквозь дыру. Ну значит можно дальше спать. По запаху он знал меня, а так мы не встречались!

На Драге я все рассказал. Берлога найдена, и что Хозяин в ней.

Гаврилыч вызвался со мной то место осмотреть, и самому похоже убедится. Опыт по медведям он уже имел, хоть медвежатником и не был. Удостоверившись вернулись обратно. В то время мне было шестнадцать. В его скрадке чуть ниже по реке рыбачил я частенько, ленков и харюзят на мушку удочкой таскал. Ну а в скрадке частенько ночевали.

Гаврилыч всех желающих предупредил, до следующей субботы он всё организует.

Мы молодые идущие впервые на столь серьёзную охоту, на старших ориентир держали. Всего нас шестеро пришло. Отец узнав, что там Гаврилыч, держать меня не стал, но лекцию прочёл. Тот случай с женщинами был ему знаком.

Вот мы уже и на дороге, все шестеро и мой кабель, он был всегда со мной.

Возле берлоги утоптали снег. И шест уже готов, Гаврилыч будет им работать.

Хозяин слышал где-то вдалеке, что там с наружи не спокойно, но мысли были далеко, он видел мать зовущую его. Они с сестрой вдоль берега реки гуляли.

И в это вдруг мгновение что-то острое вонзилось в бок. Он рявкнул тихо лапой оттолкнув. Но следующий удар шеста пришёлся прямо в морду. Проснулся он, не поняв ничего! Чего, за что, я вроде ничего не сделал! Но следующий удар ввёл в бешенство его. Ух накажу обидчика, задам сейчас ему я трепку!

Рванувшись вверх с такою силой, что снег летел как из проснувшегося вулкана! Свет ослепил медведя на мгновение. Встав в полный рост, раскинув лапы широко он огляделся.

Всё замерли, каков красавец!

Гаврилыч был высок, чуть больше двух, ну а Хозяин, ещё с полметра можно бы добавить.

Он осмотрел всех, может понимал, что все. Последние секунды, ведь мать звала.

Увидев, а может и почувствовав, он замер глядя на меня. Мы встретились впервые. Смотрел он на меня потухшим, грустным взглядом, а я смотрел в его глаза!

Проснулись все, вот и канонада! Но выстрелов я не слыхал, и как мне показалось что что-то я кричал. А может показалось! Но видел как картечь и пули, клочья шерсти рвали на груди.

Взревел он от обиды так, что за километр даже кедровки с сойками устроили такой галдёж. Хозяин медленно осел, и только после ружья замолчали. И тишина. Молчали все.

Я подошёл, глядя в глаза медведю. Блеск грустных глаз тихонько угасал. Ружьё поднял я вверх, выстрелив дуплетом, прощай Хозяин и сосед! Прости, но по-другому я не мог! Молчали все, и так же молча Хозяйскую берлогу очищали, туда потом его похоронив.

Прошли года, и часто вспоминая как с гордостью он принял смерть, на той дороге крест охотники поставив с табличкою и надписью - ХОЗЯИН! Здесь. И десять лет прошло, а место то медведи обходили, слыхал я наш Хозяин голос иногда свой подавал. После таких воспоминаний задумывался я часто, а правильно ли я поступил! Ответов было много, но верного я так и не нашёл!

Фото взято из интернета. Всем желаю хорошего проведения времени.

ИСТОРИИ БЫВШЕГО КОТА ВАСИЛИЯ. ИСТОРИЯ ВТОРАЯ: ЗДРАВСТВУЙ, ВАСИЛИЙ!

ИСТОРИИ БЫВШЕГО КОТА ВАСИЛИЯ.

ИСТОРИЯ ВТОРАЯ: ЗДРАВСТВУЙ, ВАСИЛИЙ!

Знаете, как свора собак играет с котом? Это очень весёлая забава. Командная игра, развивающая дух товарищества, чувство собачьего локтя, и всё такое. Для начала находится зазевавшийся кот. Кота обступают, постепенно сжимая хоровод. Тут главное – делать это игриво, дружелюбно, чтобы не спровоцировать кота немедленно начать дорого продавать жизнь. Жертве всегда надо оставлять надежду. Кот пока танцует, вертится, выгнув спину - и горе тому кто подставит морду под его восемнадцать когтей. Пёс без глаз не жилец. Но спереди никто и не нападает, дураков нет – спереди только отвлекают. Подонок Дик, например, это умеет делать просто виртуозно. Талант. Яростно наморщив морду, остервенело рявкнув – чтобы аж слюна брызнула для убедительности - делает ложный выпад, и кот совершает последнюю в жизни ошибку: бросается на Дика. Тогда Гадёныш Фоша мгновенным броском хватает кота за хребет - и начинается весёлый волейбол. Девяти кошачьих жизней хватит на всех, всем достанется живого котика.

Вот и сейчас Подонок выходит на свой коронный номер. Гадёныш уже сзади, кот уже заподозрил Подонка. Дурашка. Шаг. Ещё шаг. Пора! Х-х-гав-в.

ТРАХ. Посыпались искры, ошалевшего Фошу отшвырнуло на пару метров, Дик завизжал и кубарем покатился. Завоняло собачьим ужасом и палёной шерстью.

В отличие от людей, собаки соображают быстро: уже через три секунды стаи во дворе не было, только мелькнул облезлый хвост Дика, забегающего за угол последним. Взлохмаченный кот проводил их горящим недобрым взглядом и распрямил спину. Стоящая дыбом серая шерсть его постепенно разглаживалась. Обошлось. Сейчас бы ещё мягкие бабушкины руки погладили. И поесть, бы. Есть, есть-то как хочется! Логисты, где вы?! Бабушка бы уже пару хвостов минтая дала. Бабушка Татьяна Елисеевна.

Но бабушки больше не было в его жизни. Бабушка навсегда осталась за чертой одного недоброго весеннего утра, когда пьяный от шального солнца Василий решил рискнуть и перебежать дорогу. Не было никаких гудков, никакого визга тормозов. Его накрыло, ударило, перевернуло несколько раз, он приземлился на все четыре, секунду постоял, удивлённо глядя на непривычно кривую лапу и на удаляющуюся машину, потом мучительно кашлянул на асфальт красным и забился в тоскливой смертной судороге. Мир исчез, наступила полная темнота. А потом и темнота исчезла.

Но исчезло не всё. Время не исчезло. Оно ещё где-то призрачно существовало. Еле ощутимо трепыхалось - словно дрожащая паутинка колышет воздух из угла комнаты - бледно, замирая. Складывалось в секунды, минуты, часы небытия.

Время прошло - и в конце его вдруг появилось слово. Слово встало, заполнило собой всё, оно стало миром, Вселенной, оно значило, оно было тёплым, ярким, оно БЫЛО! Слово было: ВЕЛИКАЯ. Затем было другое слово: БАСТЕТ.

Великая Бастет! Удивительно, как много смысла имели эти слова. Великая – это сущность женского рода, непостижимая, перед которой преклоняются. А Бастет – это вовсе не сброшенная со стеллажа статуэтка хорошенькой кошечки, за которую Василию надрали уши, а несравненная богиня. Как много слов потянулось, как много смысла! Великая Бастет, я жив! Под правым боком ощущалось что-то тёплое и мягкое, кругом раздавалось еле слышное гудение. Сильно пахло - чем-то неживым. И кто-то живой был рядом. Василий приоткрыл глаза. Он лежал на процедурном столе, освещённый ярким синим светом. Рядом, за границей света, стояли двое – Добрый и Вежливый. Они ждали его.

От Доброго отделилась мысль и раскрылась внутри Василия. Это не было видно зрением, это просто ощущалось.

- Здравствуйте, Василий! Как Вы себя чувствуете?

- Спасибо. Спасибо. Спасибо. – мысли входили в Доброго и Вежливого, они в ответ ласково кивали.

- Вы будете теперь наблюдать.

Так Василий стал наблюдателем. Отныне у него была новая жизнь - и она ему уже не принадлежала. Его кошачий мозг усилили, разогнали, научили мыслить, в него поместили массу нужных и ненужных наблюдателю сведений. Сколько видов разумных существ живёт на Земле (три, не считая одного разумного кота – наземные, подводные и пернатые; плюс ещё один полудикий вид пернатых, паре представителей которого Василию в своё время доводилось пускать эти самые перья). Какие типы цивилизаций имеются вообще и на Земле в частности (на Земле одна техногенная и две этико-иерархических). Как летает тарелка (до безобразия просто, и как это только авиаконструкторы до сих пор не догадались – дисковидный несущий фюзеляж стабилизируется вращением, самая обыкновенная фрисби). Как добывать информацию и как с ней работать. И ещё терабайты всяких «сколько», «как» и «что». Великая Бастет, не сведения эти, в конце концов, важны - ведь они же жизнь вернули ему! Жизнь! Уже только за это он был им благодарен и обязан до гроба. Вернее, до полной выработки ресурса. А бабушку Татьяну Елисеевну нужно было забыть, бабушка осталась далеко от Питера – в Опочке. И маму забыть, и папу, и ябеду Катюшку, и восемь томов Конан-Дойля, и сытную жизнь ленивого любимчика.

Да, сытная жизнь закончилась. С едой дело обстояло неважно. Красть – нельзя. Охотиться на грызунов - тратить драгоценное наблюдательное время; да и опасно для здоровья. Не в магазин же идти, золото отоваривать? Логистов было всего двое, и они тоже были заняты в работах на пределе возможностей, и не могли они три раза в день приносить еду. Оставляли в условленных местах, и не всегда было время до этих мест добраться, и не всегда еда там дожидалась Василия. Сегодня, например, его объел хозяин чердака, рыжий Митька. Всё сожрал, весь суточный запас, и на радостях наоставлял вокруг своих торжествующих меток, паразит. И как он только тайник унюхал?

«Есть, есть-то как хочется. » - хрипло взвыл Василий. Судьбу он не проклинал, конечно – не слабак. Просто очень хотелось есть. А вот вы – знаете, что такое не есть больше суток? На воздухе, в постоянном движении?

Тут с железным оглушительным грохотом распахнулась дверь парадного, и вылетел на улицу разъярённый мужик – лицо небритое, помятое спросонья, в глазах слепая злоба, в руках ведро и арматурный прут. Мужик страшно замахнулся арматуриной на Василия:

Василий прижался к земле и попятился назад.

А мужик удивлённо остановился, оглядывая двор. Посмотрел на целого и невредимого кота.

- Фу. – выдохнул он с облегчением. – Удрали? Повезло котейке. Кс-кс-кс!

Василий угрюмо смотрел на мужика.

- Кс-кс-кс! Да иди, иди! Напугался, да? Сосисок дам! Вкусные сосиски. Ням-ням.

Мужик поставил ведро с водой, отложил прут. Он держал лодочкой пустую ладонь, наивно подманивая Василия. Он сюсюкал и строил умильные рожи, и вообще был страшно доволен собой, что заступился за кота. Наивный и безобидный мужик, ему и в голову не приходило, что кот без него справился.

Любой благоразумный кот сбежал бы, замахнись на него арматуриной - но Василий, не будь дураком, подошёл. Великая Бастет! Сосиски – стоящее дело, если не врёшь.

«Жра-а-ать. Да-а-ай. » - проскрипел он по-кошачьи и хитро зыркнул сияющим глазом.

Так мы с Василием и познакомились. Я его подкармливал, гладил; он поджидал меня у двери, радовался, тряс хвостом и бодался об ноги – в общем, вёл себя, как самый обычный кот, подселившийся при доме. Иногда он неделями пропадал, иногда заявлялся каждый день.

И никогда б я не узнал, кто такой на самом деле Василий, если бы не занесло меня однажды в Затерянную Империю Добра. По моей дурости занесло, честно скажу; сам виноват. До сих пор стыдно вспомнить. И вытащил меня оттуда именно Василий; без него я бы пропал. Когда-нибудь, может, я расскажу вам об этом. И вот с тех пор мы и подружились по-настоящему.

Читайте также:

Последний хозяин про кота

Войти

ИСТОРИИ БЫВШЕГО КОТА ВАСИЛИЯ. ИСТОРИЯ ВТОРАЯ: ЗДРАВСТВУЙ, ВАСИЛИЙ!