Почему деревянные кони так назвали

Опубликовано: 24.04.2024

Разделы: Литература

1.Развитие умения учащихся анализировать художественный образ.
2.Постижение авторской позиции в вопросе о смысле жизни человека на земле.
3.Воспитание нравственности через восприятие идейного смысла произведения.

Домашнее задание к уроку дано по группам: “Филологи”, “Архитекторы”, “Артисты”, “Этнографы”, “Иллюстраторы”, “Рассказчики”.

В оформлении кабинета использованы предметы народного быта, упоминающиеся в повести, фотографии северных домов с конями на крышах, иллюстрации, выполненные учащимися.

ХОД УРОКА

И если есть такой писатель Абрамов, то он
очень коротко сформулировал бы своё кредо:
будить, всеми силами будить в человеке человека.

1. Вступление. Постановка вопроса урока.

Сегодняшний урок нам предстоит прожить в мире героев повести Фёдора Александровича Абрамова “Деревянные кони”. Мы с вами перенесёмся в маленькую пинежскую деревушку Пижма: именно этот уголок выбрал для отдыха рассказчик. Вспомните, чем ему полюбилась эта деревня.

(Рассказчик искал “такой уголок, где бы всё было под рукой: и рыбалка, и грибы, и ягоды. И чтобы непременно была заповедная тишина”.[1] В Пижме он нашёл всё это с избытком. Он гостит в удивительном доме, любит бродить по нему, собирать и рассматривать старую крестьянскую утварь и посуду. )

В начале повести рассказчик доволен своим одиночеством и счастлив. Как изменится его настроение в конце повести?

(Ему захотелось уехать, вернуться в большой и шумный мир: “…всё мне вдруг опостылело, всё представилось какой-то игрой, а не настоящей жизнью: и мои охотничьи шатания по лесу, и рыбалка, и даже мои волхвования над крестьянской стариной”.)

Почему изменилось представление рассказчика о настоящей жизни? В чём он увидел смысл настоящей жизни? Сегодня на уроке мы вместе ответим на эти вопросы.

2. Аналитическая беседа по тексту повести.

Вспомним сюжет повести.

(Василиса Милентьевна, главная героиня повести, на неделю приехала к сыну Максиму и невестке Евгении, она ходит в лес за грибами, мы слышим рассказ о её жизни. Василиса Милентьевна заболеет и, ещё не поправившись, уедет к другому сыну. Рассказчик проводит её, а через 3 дня уедет сам.)

Да, история нехитрая, динамика развития событий подобна течению спокойной северной реки, но внешняя неторопливость повести восполняется её внутренней глубиной. Обратимся к тексту и рассмотрим его подробнее. Как готовятся в доме к приезду старой Милентьевны?

(Евгения и Максим ждут мать как дорогого гостя, усердно прибирают и чистят дом.)

Участвует ли в этой подготовке постоялец? Почему?

(Не участвует, он клянёт приезд старухи, уверен, что она будет мешать его отдыху, а в день её приезда он не хочет возвращаться с рыбалки, ждёт, пока все улягутся спать.)

Пока он, как сыч, сидел в лодке, туман наглухо заткал реку. Что помогло ему не заблудиться?

(Яркий огонь в окошке! Свет лампы, которую Василиса Милентьевна поставила на подоконник, чтобы постоялец не заблудился.)

Запомним эту важную символическую деталь, этот свет добра и заботы о незнакомом человеке. Как изменились хозяева дома после приезда Василисы Милентьевны?

(Все в доме ожили, произошло чудо – Евгению “будто живой водой вспрыснули”, рассказчик почувствовал какой-то непонятный задор и побежал колоть дрова для бани – отогревать иззябшую старуху, когда она вернётся из леса.)

И вот появляется Василиса Милентьевна. Что подчёркнуто в её портрете? Кого вспоминает рассказчик?

(Она устала, у неё худое тонкое лицо, заметно подрагивающая голова, голубые, слегка прикрытые глаза, полные “благостного удовлетворения и тихого счастья. счастья старого человека, хорошо, всласть потрудившегося и снова доказавшего и себе, и людям, что он ещё не зря на этом свете живёт”. Рассказчик вспоминает свою мать, у которой “так же довольно светились и сияли глаза” после тяжёлой работы. От Василисы Милентьевны как будто идут свет и тепло, которые сразу притягивают к ней людей, и она становится близким, родным человеком, на которого “так славно, так приятно смотреть”.)

Василиса Милентьевна сразу садится перебирать и солить грибы, Евгения и рассказчик помогают ей. И здесь, среди солнечных зайчиков и “избяного тепла”, мы услышим начало истории жизни Василисы Милентьевны.

(Группа “Артисты” инсценирует эпизод из гл. 4)

Как вы поняли, почему свёкор звал Василису Милентьевну Василисой Прекрасной?

(Она такая же прекрасная, добрая, светлая, мудрая, как сказочная героиня.)

Была ли её жизнь похожа на сказку?

(Совсем не похожа. Ей очень много пришлось пережить в жизни.)

(Реализация домашнего задания группы “Рассказчики” – история жизни Василисы Милентьевны по гл. 6, 8.)

Да, правду говорила Евгения: такие переживания “на десятерых разложить – много. А тут на одни плечи”. Но тот ровный свет, который излучала душа героини, не потускнел и притягивает к ней самых разных людей. Какие эпизоды вы можете привести в качестве примера?

(Свёкор в трудную минуту встал перед ней на колени и сказал: “Всю жизнь, до последнего вздоха, благословлять буду”.

Евгения вспоминает, как Василису Милентьевну почитали односельчане.

Когда Василиса Милентьевна отправляется в Русиху, на конюшне с утра дежурит Прохор Урваев, чтобы подвезти её до перевоза. “Тёта, тёта! Я твоё добро помню!”-кричит он.

Рассказчик в непогоду провожает её до дороги и, услышав мотор, “остервенело, с яростным криком, как в атаку” бросается вперёд, чтобы остановить машину для Василисы Милентьевны.)

Чем же покорила Василиса Милентьевна односельчан?

(Великим трудолюбием. Умом. Спокойным, ровным характером. Терпением. Мудростью. Она прежде всего думает о людях, живёт для людей, и они отвечают ей уважением, почтением, благодарностью и любовью.)

Почему Василиса Милентьевна торопится уехать?

Её ждёт маленькая внучка Катерина – бабушка дала ей слово вернуться к “школьному дню”. Раз слово “дадено”, надо ехать – тут Василиса Милентьевна непреклонна, и ни дождь, ни болезнь не остановят её.)

Что понял рассказчик в эти минуты?

(Он понял, какой сильный характер у Василисы Милентьевны, понял, чем покорила она “пижемский зверюшник. Нет, не только своей кротостью и великим терпением, но и своей твёрдостью, своим кремнёвым характером”. )

Покорённый обаянием, добротой и силой старой крестьянки, рассказчик идёт провожать её и, посадив в кузов машины, долго смотрит вслед. Что видит он, от чего не может оторвать взгляд?

(Он видит удаляющееся белое пятно: Василиса Милентьевна прощально машет ему платком. Она удаляется и как будто продолжает излучать свет.)

С первой и до последней страницы повести Василиса Милентьевна озаряет всех вокруг светом своей души, своей любви, своего добра. Озарила она и жизнь рассказчика. Что он понял после этой встречи? Что изменилось в нём? Как вы ответите на вопрос нашего урока?

(Все занятия стали казаться рассказчику игрой, потому что они радовали только его, он жил только для себя, для своего удовольствия. А теперь ему “захотелось работать, делать людям добро. Делать так, как делает его и будет делать до своего последнего часа Василиса Милентьевна, эта безвестная, но великая в своих деяниях старая крестьянка из северной лесной глухомани”. Он понял, что жить надо для других.

Смысл настоящей жизни – работать и делать людям добро, это самое главное, самое важное дело.)

3. Объяснение смысла названия повести.

Автор повести Фёдор Абрамов считал дар доброты и человечности высшим даром, высшим талантом, а таких людей, как Василиса Милентьевна, называл светоносными. Как вы думаете, почему же он не назвал свою повесть просто по имени главной героини, а дал ей название “Деревянные кони”? Какой смысл несёт название повести? Ответить на этот вопрос нам помогут выступления 2-х групп.

(Представители группы “Архитекторы” зачитывают и комментируют отрывки из повести: описание деревни, описание домов с коньками на крыше, показывают фотографии северных домов, рассказывают, что деревянный конь на крыше дома – это и признак зажиточности хозяина, и хранитель дома, а в наше время ещё и символ народного творчества.

Представители группы “Этнографы” зачитывают и комментируют отрывки из повести, описывающие находки рассказчика, показывают предметы или фотографии, которые смогли подобрать для оформления пространства кабинета.)

Скажите, что нового увидит в этих вещах рассказчик после знакомства с Василисой Милентьевной?

(Ему откроется особый мир красоты старинных деревянных и берестяных вещей, и он поймёт, что мастера этой красоты не топор да нож, а крестьянские мозоли, которые обкатывали и полировали эти вещи. Произойдёт это открытие благодаря старой хозяйке дома Василисе Милентьевне. )

Так Фёдор Абрамов ещё раз показал, какое возвышающее влияние на людей оказывает его героиня. Автор восхищается Василисой Милентьевной, её нравственной чистотой, сильным и благородным характером. Мы убеждаемся, что сделанное для других не пропадает, не уходит из жизни: оно остаётся и в душах других людей, и в истории. Когда рассказчик уезжает, его провожают деревянные кони, “целый косяк деревянных коней, когда-то вскормленных Василисой Милентьевной”. Как вы теперь объясните смысл названия повести?

(Фёдор Абрамов очень хотел, чтобы эта красота – красота народного творчества и красота народного характера – не исчезла из нашей жизни.)

4.Анализ языка повести.

Фёдор Александрович тонко чувствовал и красоту северной речи, свежей, как живой родник. Он писал, что именно “север хранит заповедный русский язык”.[2] До урока вы получили составленные группой “Филологи” словарики с объяснением некоторых областных слов (ГУ`БА – лесной гриб, ПЕ`СТЕРЬ – берестяной заплечный короб с крышкой, ТА`ТЯ, ТА`ТА – отец, папа и т.д.). В заключение урока мы заслушаем выступление этой группы о языковых особенностях повести.

(Представители группы “Филологи” поясняют слова Ф.Абрамова: “Слушая родную говОрю, я чувствую себя счастливым”. Этим счастьем писатель щедро делится с читателем.)

5. Итоги урока.

Список литературы.

  1. Абрамов Ф.А. Дом: Роман, повести, рассказы, публицистика / Сост. Л.В.Крутикова. – М.: Высш. шк., 1988.
  2. Абрамов Ф.А. Слово в ядерный век: Статьи, очерки, выступления. – Современник, 1987.
  3. 15 встреч в Останкине / Сост. Т. Земскова. – М.: Политиздат, 1989.

Сайт, посвященный культуре, гуманности, истории и самопознанию

Photo Gallery Slideshow

Подписаться на блог по эл. почте

Поиск

Финалист конкурса «На Благо Мира»


Изображение


Аранжировка на заказ

Профессиональный композитор принимает заказы на аранжировку музыкальных произведений любых стилей, жанров и сложности.

Обращаться alexandrkars547@gmail.com

Группа «Время и времена» ВКонтакте

Популярные записи и страницы

  • Сергей Тихомиров о себе
  • Кораблик
  • Рассказ А.П.Чехова "Дом с мезонином". Размышления о сюжете
  • Змея под копытом
  • Скандальная "Женитьба"
  • Спондей и пиррихий
  • Бабушка Пушкина (Мария Алексеевна Ганнибал)
  • Адмиралтейские острова
  • Аркадий Аверченко
  • Обо мне

Онлайн агентство «Вектор мастерства»

Финалист Московской литературной премии


Facebook

Метки

  • Авторская проза
  • Александр Бернгардт
  • Александр Шпренгер
  • Блестящий 18 век
  • Валентина Мельникова
  • Валентина Мешкова
  • Валерий Гусаров
  • Викторины
  • Древняя Греция
  • Звезды советского кино
  • Золотой век русской культуры
  • История Древней Руси
  • История Санкт-Петербурга
  • Клуб интернет-творцов
  • Люди XIX века
  • Людмила Губанова-Землякова
  • Наталия Бурман
  • Окно в античный мир
  • Олег Бобров
  • Ольга Грибанова
  • Осколки ХХ века
  • Палитра нашей речи
  • Русская культура начала ХХ века
  • Сергей Ланевич
  • Слагаемые стиха
  • Страна Московия
  • Тайны древнего мира
  • Тени Серебряного века
  • Утраченная Русь
  • авторская поэзия
  • авторская публицистика
  • аптечка русского знахаря
  • вокруг Пушкина
  • история России
  • книжная полка
  • литература
  • мастера изобразительного искусства
  • мои видео
  • острова Невы
  • православие
  • пушкинская эпоха
  • религии
  • самопознание
  • советское киноискусство
  • христианство

konek

В маленькой повести Ф.Абрамова «Деревянные кони» о конях почти ничего.

Деревянные кони — это старинные коньки на крышах изб в маленькой северной деревушке Пижме. Да и не в них дело. А дело в той, чьими силами и судьбой эта деревушка родилась.

Старенькая Василиса Милентьевна. Имя-то будто из русской стазки-былины.

Герой-рассказчик узнает о ней понемногу, постепенно. Будто приближает нам ее объектив кинокамеры.

Сперва деревушка Пижма, где поселился рассказчик, чтобы подальше от городского шума. Самая северная глушь 60-х годов прошлого XX века. Никакого транспорта, везде пешком.

И в деревушке, не особенно даже и древней, богатые избы на старинный манер и коньки на крыше.

А еще сказочное место в доме — поветь, чердачок над хлевом, где обычно хранится сено для скота и какой-нибудь крестьянский инвентарь.

Нашел там герой рассказа целый музей.

Screenshot_1

А в доме радостная тревога и суета — ждут мать хозяина, в гости жалует. И хозяин с хозяйкой намывают дом, поправляют, настилают все, для ее удобства.

Что тут должен подумать городской житель? Придет сейчас этакая грозная Баба-Яга и всех в шеренгу построит. Вот и ушел на весь день до самой ночи на рыбалку, чтобы с этой грозой не встретиться. Звали его к вечеру хозяева — не откликался. Думал, ночью потихоньку войдет и с гостьей не встретится.

Вот и совсем темно стало. А с реки видно, свет в доме не погас, светит, как маяк. Вернулся. Оказалось, старуха Милентьевна не велела гасить, чтобы не заблудился он в темноте. Очень тревожилась, не случилось ли с ним чего.

И не увидел ее еще герой, только тихий голос с печки слышал.

А утром — опять ее нет. Ушла чуть свет за грибами.

И только хозяйка, сноха Милентьевны, все рассказывает и рассказывает о ней, как о сказочной волшебнице.

Что ж такого удивительного сделала эта женщина? Совсем юная, только-только взятая женой в семью, заставила отчаявшихся, разуверившихся во всем ленивых, угрюмых мужиков первых революционных лет взяться за тяжелый труд, расчистить от леса новую землю под пашню. Так и родилась на новом месте деревушка Пижма. И застроить ее заставила юная Василиса именно так, как строили испокон веку. Дома, где было просторно огромным крестьянским семьям, дома на много поколений. И с коньками под крышами.

И поплатились за это мужики. Советская власть никак не могла согласиться с таким богатством, созданным собственными руками. Раскулачили мужиков и сослали куда-то далеко, а она осталась с маленькими детьми на руках.

И подняла — все своим бесконечным трудом и какой-то удивительной библейской кротостью. Пережила мужественно страшные годы и гибель дочки все с той же кротостью. Такой кротостью, что обе снохи души в ней не чают, как в родной матери.

И вот наконец, видим мы эту былинную богатыршу Василису Милентьевну. Вернулась из леса, маленькая, худенькая, совершенно промокшая и замерзшая. А иначе не может, как же, к детям в дом пришла, значит, кормить их надо. И все без единого слова. Хозяин с хозяйкой хлопочут, не знаю, что и делать с ней: заболеет ведь. А она от усталости даже кушать не стала, сразу на печку. Об одном только тревожится: грибы надо обработать.

И посмотрите, сколько разных эмоций вызывает ее образ у героя на протяжении всей маленькой повести. Сначала неприязнь и даже страх: грозная бабка-командирша. Потом стыд оттого, что она ждала его с рыбалки и тревожилась о нем, совершенно незнакомом человеке. Потом восхищение и какой-то благоговейный трепет перед ее героизмом от рассказа ее снохи. Потом острая жалость и тревога. Беспомощная, больная, старенькая — какая уж тут былинная героиня, ее только беречь и защищать.

Лежала два дня. На третий день встала и засобиралась домой. Внучка в первый класс идет, бабушка должна быть дома.

Должен был сын за ней приехать на машине — не приехал, дождь, дорогу размыло. И пошла она под дождем пешком. Потому что надо! Никто за нее это не сделает.

А почему все же «Деревянные кони»? Этот образ Древней Руси, возрожденный маленькой женщиной, вне времени. Это то, благодаря чему мы вечно восстаем из пепла.

Ф. А. Абрамов Рассказ «Деревянные кони»

Описание презентации по отдельным слайдам:

Ф. А. Абрамов Рассказ «Деревянные кони»

Фёдор Александрович Абрамов 29 февраля 1920 – 14 мая 1983 Веркола - русский писатель ХХ века, публицист 1928-1938 – Веркольская и Каргопольская школы 1938-1941 – филфак ЛГУ 1941-1945 – пулемётчик 377-го батальона, сентябрь 1941 – ранение в руку, ноябрь 1941 – ноги, апрель 1943 – «СМЕРШ», контрразведка после войны – учёба в ЛГУ, преподавал в университете, летом – Веркола 18 августа 1979 – письмо землякам «Чем живём – кормимся?» 2 июля 1981 – выступление на 7-м съезде писателей с речью «Слово в ядерный век»…

деревня Веркола на реке Пинеге

Александр Степанович 1878 - 1921 Степанида Павловна 1883 - 1947 Михаил Николай Василий Мария Фёдор Ко времени коллективизации, когда Фёдору было уже 10 лет, они считались середняками, так как было 2 лошади, 2 коровы, «сенной бык» и полтора десятка овец.

Сила веры и любви матери (а мать, Степанида Павловна, была староверкой), сила веры и любви семьи помогли выжить. В жизни Ф.Абрамова было 3 чуда. Первое – в детстве, когда гроб с телом отца стоял в избе, бабы голосили, чтобы малого (Феде 1 год) Бог прибрал, на что мать заявила: «Не умирать родился, жить!» Второе – на фронте, когда с перебитыми ногами, замерзая, потеряв сознание, похоронная команда подумала, что он умер, и несла его к братской могиле, пока ждали, один солдат, споткнувшись, пролил из котелка воду Абрамову на лицо, услышали стон. Третье чудо – через Ладогу шли машины: первая – с блокадными ребятишками, другая – с ранеными сзади – пошли на дно, а та, где был Абрамов, как-то прошла под пулемётами и под обстрелом, под снарядами. Всю свою жизнь Фёдор Александрович считал себя должником тех, кто погиб. Главное для писателя – исполнить свой долг, рассказать правду о людях и жизни.

«Хорошая книга – это ручеёк, по которому в человеческую душу втекает добро» Ф.Абрамов

Рассказ «Деревянные кони» был написан в 1969 году.

«О приезде старой Милентьевны, матери Максима, в доме поговаривали уже не первый день. И не только поговаривали, но и готовились к нему. Сам Максим, например, довольно равнодушный к своему хозяйству, как большинство бездетных мужчин, в последний выходной не разгибал спины: перебрал каменку в бане, поправил изгородь вокруг дома, разделал на чурки с весны лежавшие под окошками еловые кряжи и наконец, совсем уже в потемках, накидал досок возле крыльца – чтобы по утрам не плавать матери в росяной траве. Еще больше усердствовала жена Максима – Евгения. Она всё перемыла, перескоблила - в избах, в сенях, на вышке, разостлала нарядные пёстрые половики, до блеска начистила старинный медный рукомойник и таз»

«Мне давно уже, сколько лет, хотелось найти такой уголок, где бы всё было под рукой: и охота, и рыбалка, и грибы, и ягоды. И чтобы непременно была заповедная тишина – без этих принудительных уличных радиодинамиков, которые в редкой деревне сейчас не гремят с раннего утра до поздней ночи, без этого железного грохота машин, который мне осточертел и в городе. В Пижме я нашёл всё это с избытком. Деревушечка в семь домов, на большой реке, и кругом леса – глухие ельники с боровой дичью, весёлые грибные сосняки. Ходи – не ленись. Правда, с погодой мне не повезло – редкий день не выпадали дожди. Но я не унывал. У меня нашлось еще одно занятие – хозяйский дом. Ах, какой это был дом! Одних только жилых помещений в нём было четыре: изба-зимовка, изба-лестница, вышка с резным балкончиком, горница боковая. А кроме них были ещё сени светлые с лестницей на крыльцо, да клеть, да поветь саженей семь в длину – на неё, бывало, заезжали на паре, – да внизу, под поветью, двор с разными станками и хлевами»

«…и я увидел её – высокую, намокшую, с подоткнутым по-крестьянски подолом, с двумя большими берестяными коробками на руках, полнёхонькими грибов»

«…так приятно было смотреть на старую Милентьевну, переодевшуюся в сухое ситцевое платье, на её тёмные, жиловатые руки, которые она то и дело погружала то в коробку, то в ушат, то в эмалированную кастрюлю с солью, – старуха, конечно, солила сама. Грибы были отборные, крепкие. Жёлтая молоденькая сыроежка со сладким пеньком, который на севере едят как репу, белый сухой конёк, рыжик, волнушка и масляный груздь, который особенно хорошо оправдывает своё название в такой вот солнечный день, как нынешний, – так и кажется, что в его блюдце комками плавится топлёное масло. Я неторопливо, с великой осторожностью брал из коробки гриб и каждый раз, прежде чем начать счищать с него соринки, поднимал его к свету. – Что – не видал такого золота? – спросила меня Евгения. Спросила с подковыркой, явно намекая на мои довольно скромные приношения из леса. Да вот, в том же лесу ходишь, а гриба хорошего для тебя нету. Не удивляйся. У ей с этим заречным ельником с первой брачной ночи дружба. Она из-за этих грибов едва живота не лишилась. Я непонимающе посмотрел на Евгению: о чем, собственно, речь? – Как? – страшно удивилась она. – Да разве ты не слыхал? Не слыхал, как муж в ей из ружья стрелял? Ну-ко, мама, сказывай, как дело-то было. – А чего сказывать, – вздохнула Милентьевна. – Мало ли чего меж своих не бывает»

«А я вошёл в пустую избу, постоял неприкаянно под порогом и пошёл на поветь. С поветью меня познакомил Максим в первый же день (я сперва хотел спать на сеновале), и, помню, я просто ахнул, когда увидел то, что там было. Целый крестьянский музей! Рогатое мотовило, кроёна – домашний ткацкий станок, веретённица, расписные прялки-мезехи (с Мезени), трепала, всевозможные коробья и корзины, плетённые из сосновой драни, из берёсты и корня, берестяные хлебницы, туеса, деревянные некрашеные чашки, с какими раньше ездили в лес и на дальние сенокосы, светильник для лучины, солонки-уточки и ещё много-много всякой другой посуды, утвари и орудий труда, сваленных в одну кучу, как ненужный хлам. – Надо бы выбросить всё это барахло, – сказал Максим, словно бы оправдываясь передо мной, – ни к чему теперь. Да как-то рука не поднимается – мои родители кормились от этого…»

«Всю жизнь моя мать не выпускала из своих рук берёзового трепала, того самого трепала, которым обрабатывают лён, но разве я замечал когда-либо, что оно само льняного цвета – такое же нежное, лениво-матовое, с серебристым отливом? А хлебница берестяная. Мне ли не запомнить её золотистого сияния? Ведь она, бывало, каждый раз, как долгожданное солнце, опускалась на наш стол. А я только и запомнил, что да когда в ней было. И так всё, – что бы я ни взял, на что бы ни взглянул старый заржавелый серп с отполированным до блеска цевьем, и мягкая, будто медвяная, чашка, выточенная из крепкого берёзового свала, – всё раскрывало мне особый мир красоты. Красоты, по-русски неброской, даже застенчивой, сделанной топором и ножом. Но сегодня, после того как я познакомился со старой хозяйкой этого дома, я сделал для себя ещё одно открытие. Сегодня я вдруг понял, что не только топор да нож мастера этой красоты. Главную-то обточку и шлифовку все эти трепала, серпы, пестери, соха (да, была тут и Андреевна, допотопной раскорякой стоявшая в тёмном углу) прошли в поле и на пожне. Крестьянские мозоли обкатывали и полировали их»

«Я любил эту тихую деревушку, насквозь пропахшую молодым ячменём, развешанным в пухлых снопах на жердяных пряслах. Мне нравились старинные колодцы с высоко вздёрнутыми журавлями, нравились вместительные амбары на столбах с конусообразными подрубами – чтобы гнус не мог подняться с земли. Но особенно меня восхищали пижемские дома – большие бревенчатые дома с деревянными конями на крышах»

«Проницательная Евгения из этого сделала совсем невесёлый вывод. – Вот беда-то, – сказала она. – Ведь Милентьевна-то у нас заболела. Я сроду у ей таких губ не видала. Она вздохнула многозначительно. – Да, да. Вот и мама стала сдавать, а я раньше думала – она железная. Ничего не берёт. Ох, да при ейной-то жизни не то дивья, что она спотыкаться стала, а то, как она доселе жива. Муж – чего-то с головой сделалось, три раза стрелялся – каково пережить? Мужа схоронили – хлоп война. Два сына убито намертво, третий, мой мужик, сколько лет без вести пропадал, а потом и Санюшка петлю на матерь накинула… Вот ведь сколько у ей переживаний-то под старость, на десятерых разложить много. А тут на одни плечи. – Санюшка-дочь? – Дочь. Разве не слыхал? – Евгения отложила в сторону кухонный нож, которым чистила грибы. – У мамы всего до двенадцати обручей слетало, а в живых-то осталось шестеро. Марфа, старшая дочерь, та, которая в Русиху выдана была, под ней шли Василий с Егором – оба на войне сгинули, потом мой мужик, потом Саня, а потом уж этот пьянчуга Иван. Ну вот, сыновей Милентьевна на войну спроводила, а через год и до Сани очередь дошла. На запань, лес катать выписали. Тоже как на войну… Ох и красавица же была! Я кабыть и в жизни такой не видела. Высокая, белая-белая, коса во всю спину, до колена будет – вся, говорят, в матерь, а может, ещё и покрасивше была. И тихая, воды не замутит»

«…в эти минуты, я впервые, кажется, понял, чем покорила молодая Милентьевна пижемский зверюшник. Нет, не только своей кротостью и великим терпением, но и своей твёрдостью, своим кремневым характером. Я один провожал больную старуху за реку. Евгения до того распсиховалась, что не могла даже спуститься на крыльцо. Дождь не переставал. Река за эти дни заметно прибыла, и нас снесло метров на двести ниже бревна, к которому обычно примыкают лодку. Но самое-то трудное нас ждало в лесу, когда мы вышли на лесную тропку. По ней, по этой тропке, и в сухое-то время хлюпает да чавкает под ногой, а представляете, что делалось тут сейчас, после трёх дней сплошных дождей? И вот я брёл впереди, месил ходуном ходившую болотину, хватался за мокрые кусты и каждую секунду ждал: вот сейчас это произойдет, вот сейчас хлопнется старуха… Но, слава богу, всё обошлось благополучно. Милентьевна, опираясь на своего верного помощника – лёгкий осиновый батожок, вышла на дорогу. И мало того, что вышла. Села на машину. С этой машиной нам, конечно, повезло неслыханно»

«Меня неудержимо потянуло в большой и шумный мир, мне захотелось работать, делать людям добро. Делать так, как делает его и будет делать до своего последнего часа Василиса Милентьевна, эта безвестная, но великая в своих деяниях старая крестьянка из северной лесной глухомани»

Дома: написать отзыв о рассказе «Деревянные кони» (иллюстрация)

Автор сбегает от городской суеты в деревенскую глушь, в деревню Пижмы, и селиться у одной бездетной семьи Максима и Евгении. В один день всё в доме приходит в движение. Максим наводит лад во дворе, Евгения до блеска обчищает избу, застилает полы новыми цветными домоткаными ковриками. Все ждут приезда гостьи. Гостья эта – Василиса Милентьевна, мать Максима и свекровь Евгении.

Приезд нового человека в дом совсем не по душе автору. Теперь его спокойный и ленивый темп жизни будет нарушен. Не ходить ему по хозяйскому дому, когда хозяева на работе, не рассматривать старинные вещи, которые он находит.

Но всё меняется, когда автор из рассказов Евгении узнаёт о жизни Василисы Милентьевны. Узнаёт как рано, в шестнадцать лет, молодую девушку выдали замуж в семью урванов, живших в лесу. Как мудрая и умная не по годам девушка сумела убедить людей, живших только охотой и рыбалкой, заняться землёй, сеять рожь. Как стали они людьми зажиточными и от этого в пору всеобщей коллективизации их раскулачили. Но даже тогда свекор, встал перед ней на колени и сказал ей спасибо за то, что в люди вывела. Как из детей Милентьевны, которых родила она двенадцать, в живых остались только шесть, а из этих шести: дочь Марфа, которая вышла замуж в Русихе, двое старших сыновей погибли на войне, сын Максим, дочка Саня, тихая красавица, над которой кто-то надругался и девушка свела счёты с жизнью, и сын Иван пьянчуга. И Милентьевна все эти годы была очень уважаемым человеком в Пижмах. И дворы при ней облагородили, и на каждой крыше был деревянный конь.

Вот и сейчас в гостях у невестки Милентьевна без дела не сидела и грибы собирала и ягоды. В конце третьего дня засобиралась домой. Погода была сырая, несколько дней лил дождь, но женщина твердо решила возвращаться, внучке слово дала, что проводит её в школу на учёбу. И уехала.

Скоро уехал из Пижм и автор, подгоняемый желанием вернуться в город работать, и делать людям добро. И провожали его деревянные кони, свесив головы с тесовых крыш.

Деревянные кони — Федор Абрамов

О приезде старой Милентьевны, матери Максима, в доме поговаривали уже не первый день. И не только поговаривали, но и готовились к нему.

Сам Максим, например, довольно равнодушный к своему хозяйству, как большинство бездетных мужчин, в последний выходной не разгибал спины: перебрал каменку в бане, поправил изгородь вокруг дома, разделал на чурки с весны лежавшие под окошками еловые кряжи и наконец, совсем уже в потемках, накидал досок возле крыльца — чтобы по утрам не плавать матери в росяной траве.

Еще больше усердствовала жена Максима — Евгения.

Она все перемыла, перескоблила-в избах, в сенях, на вышке, разостлала нарядные пестрые половики, до блеска начистила старинный медный рукомойник и таз.

В общем, никакого секрета в том, что в доме вот-вот появится новый человек, для меня не было. И все-таки приезд старухи был для меня как снег на голову.

В то время, когда лодка с Милснтьевчой и ее младшим сыном Иваном, у которого она жила, подошла к деревенскому берегу, я ставил сетку га другой стороне.

Было уже темновато, туман застилал деревенский берег, и я не столько глазом, сколько ухом угадывал, что там происходит.

Встреча была шумной.

Первой, конечно, прибежала к реке Жука-маленькая соседская собачонка с необыкновенно звонким голосом, — она на рев каждого мотора выбегает, потом, как колокол, загремело и заухало знакомое мне железное кольцоэто уже Максим, трахнув воротами, выбежал из своего дома, потом я услышал тонкий плаксивый голос Евгении:

«О, о! Кто к нам приехал-то. », потом еще, еще голоса бабы Мары, старика Степана, Прохора. В общем, похоже было, чуть ли не вся Пижма встречала Милентьевну, и, кажется, только я один в эти минуты клял приезд старухи.

Мне давно уже, сколько лет, хотелось найти такой уголок, где бы все было под рукой: и охота, и рыбалка, и грибы, и ягоды. И чтобы непременно была заповедная тишина — без этих принудительных уличных радиодинамиков, которые в редкой деревне сейчас не гремят с раннего утра до поздней ночи, без этого железного грохота машин, который мне осточертел и в городе.

В Пижме я нашел все это с избытком.

Деревушечка в семь домов, на большой реке, и кругом леса — глухие ельники с боровой дичью, веселые грибные сосняки. Ходи — не ленись.

Правда, с погодой мне не повезло — редкий день не выпадали дожди. Но я не унывал. У меня нашлось еще одно занятие — хозяйский дом.

Ах, какой это был дом! Одних только жилых помещений в нем было четыре: изба-зимовка, изба-лестница, вышка с резным балкончиком, горница боковая. А кроме них были еще сени светлые с лестницей на крыльцо, да клеть, да поветь саженей семь в длину — на нее, бывало, заезжали на паре, — да внизу, под поветью, двор с разными станками и хлевами.

И вот, когда не было дома хозяев (а днем они всегда на работе), для меня не было большей радости, чем бродить по этому удивительному дому. Да бродить босиком, не спеша. Вразвалку. Чтобы не только сердцем и разумом, подошвами ног почувствовать прошлые времена.

Теперь, с приездом старухи, на этих разгулах по дому надо поставить крест — это было мне ясно. И на моих музейных занятиях — так я называл собирание старой крестьянской утвари и посуды, разбросанной по всему дому, — тоже придется поставить крест. Разве смогу я втащить в избу какой-нибудь пропылившийся берестяный туес и так и этак разглядывать его под носом у старой хозяйки? Ну, а о всяких там других привычках и удовольствиях, вроде того чтобы среди дня завалиться на кровать и засмолить папиросу, об этом и думать нечего.

Я долго сидел в лодке, приткнутой к берегу.

Уже туман наглухо заткал реку, так что огонь, зажженный на той стороне, в доме хозяев, был похож на мутное желтое пятно, уже звезды высыпали на небе (да, все вдруг — и туман, и звезды), а я все сидел и сидел и распалял себя.

Меня звали. Звал Максим, звала Евгения, а я закусил удила и — ни слова. У меня даже одно время появилась было мыслишка укатить на ночлег в Русиху — большую деревню, километра за четыре, за три вниз по реке, да я побоялся заблудиться в тумане.

И вот я сидел, как сыч, в лодке и ждал. Ждал, когда на той стороне погаснет огонь. С тем, чтобы хоть ненадолго, до завтра, до утра, отложить встречу со старухой.

Не знал сколько продолжалось мое сиденье в лодке.

Может быть, два часа, может быть — три, а может, и четыре. Во всяком случае, по моим расчетам, за это время можно было и поужинать, и выпить уже не один раз, а между тем на той с троне и не думали гасить огонь, н желтое пятно все так же маячило в тумане.

Мне хотелось есть — давеча, придя из лесу, я так спешил на рыбалку, что даже не пообедал, меня колотила дрожь — от сырости, от ночного холода, и в конце концов — не пропадать же — я взялся за весло.

Огонь на той стороне сослужил мне неоценимую службу. Ориентируясь на него, я довольно легко, не блуждая в тумане, переехал за реку, затем так же легко по тропинке, мимо старой бани, огородом поднялся к дому.

В доме, к моему немалому удивлению, было тихо, и, если бы не яркий огонь в окошке, можно было бы подумать, что там уже все спят.

Я постоял-постоял под окошками, прислушиваясь, и решил, не заходя в избу, подняться к себе на вышку.

Но зайти в избу все-таки пришлось. Потому что, отворяя ворота, я так брякнул железным кольцом, что весь дом задрожал от звона.

— Сыскался? — услышал я голос с печи. — Ну, слава богу. А я лежу и все думаю, хоть бы ладно-то все было.

— Да чего неладно-то! — с раздражением сказала Евгения. Она тоже, оказывается, не спала. — Это вот для тебя светильню-то выставила, — кивнула Евгения на лампу, стоявшую на подоконнике за спинкой широкой никелированной кровати. — Чтобы, — говорит, — постоялец в тумане не заблудился. Ребенок постоялец-то! Сам-то уж не сообразит, что к чему.

— Да нет, всяко бывает, — опять отозвалась с печи старуха. — Кой год у меня хозяин всю ночь проплавал по реке, едва к берегу прибился. Такой же вот туман был.

Евгения, охая и морщась, начала слезать с кровати, чтобы покормить меня, но до еды ли мне было в эти минуты! Кажется, никогда в жизни мне не было так стыдно за себя, за свою безрассудную вспыльчивость, и я, так и не посмев поднять глаза кверху, туда, где на печи лежала старуха, вышел из избы.

Утром я просыпался рано, как только внизу начинали ходить хозяева.

Но сегодня, несмотря на то, что старый деревянный дом гудел и вздрагивал каждым своим бревном и каждой своей потолочиной, я заставил себя лежать до восьми часов: пусть хоть сегодня не будет моей вины перед старым человеком, который, естественно, хочет отдохнуть с дороги.

Но каково же было мое удивление, когда, спустившись с вышки, я увидел в избе только одну Евгению!

Федор Абрамов — Деревянные кони

Более двадцати лет прошло со дня смерти замечательного русского писателя Федора Абрамова, но его книги, честные и пронзительно искренние, продолжают свою жизнь.В произведениях Ф.

Абрамова талантливо воплощены подлинно народные характеры, воссоздана панорама жизни разных поколений наших современников, на плечи которых мятежный и тревожный двадцатый век возложил столько испытаний.Каждая строка прозы Ф.

Абрамова пронизана любовью и сочувствием автора к своим героям.

О приезде старой Милентьевны, матери Максима, в доме поговаривали уже не первый день. И не только поговаривали, но и готовились к нему.

  • Сам Максим, например, довольно равнодушный к своему хозяйству, как большинство бездетных мужчин, в последний выходной не разгибал спины: перебрал каменку в бане, поправил изгородь вокруг дома, разделал на чурки с весны лежавшие под окошками еловые кряжи и наконец, совсем уже в потемках, накидал досок возле крыльца — чтобы по утрам не плавать матери в росяной траве.
  • Еще больше усердствовала жена Максима — Евгения.
  • Она все перемыла, перескоблила-в избах, в сенях, на вышке, разостлала нарядные пестрые половики, до блеска начистила старинный медный рукомойник и таз.

В общем, никакого секрета в том, что в доме вот-вот появится новый человек, для меня не было. И все-таки приезд старухи был для меня как снег на голову.

  1. В то время, когда лодка с Милснтьевчой и ее младшим сыном Иваном, у которого она жила, подошла к деревенскому берегу, я ставил сетку га другой стороне.
  2. Было уже темновато, туман застилал деревенский берег, и я не столько глазом, сколько ухом угадывал, что там происходит.
  3. Встреча была шумной.
  4. Первой, конечно, прибежала к реке Жука-маленькая соседская собачонка с необыкновенно звонким голосом, — она на рев каждого мотора выбегает, потом, как колокол, загремело и заухало знакомое мне железное кольцоэто уже Максим, трахнув воротами, выбежал из своего дома, потом я услышал тонкий плаксивый голос Евгении:

«О, о! Кто к нам приехал-то. », потом еще, еще голоса бабы Мары, старика Степана, Прохора. В общем, похоже было, чуть ли не вся Пижма встречала Милентьевну, и, кажется, только я один в эти минуты клял приезд старухи.

Мне давно уже, сколько лет, хотелось найти такой уголок, где бы все было под рукой: и охота, и рыбалка, и грибы, и ягоды. И чтобы непременно была заповедная тишина — без этих принудительных уличных радиодинамиков, которые в редкой деревне сейчас не гремят с раннего утра до поздней ночи, без этого железного грохота машин, который мне осточертел и в городе.

В Пижме я нашел все это с избытком.

Деревушечка в семь домов, на большой реке, и кругом леса — глухие ельники с боровой дичью, веселые грибные сосняки. Ходи — не ленись.

Правда, с погодой мне не повезло — редкий день не выпадали дожди. Но я не унывал. У меня нашлось еще одно занятие — хозяйский дом.

Ах, какой это был дом! Одних только жилых помещений в нем было четыре: изба-зимовка, изба-лестница, вышка с резным балкончиком, горница боковая. А кроме них были еще сени светлые с лестницей на крыльцо, да клеть, да поветь саженей семь в длину — на нее, бывало, заезжали на паре, — да внизу, под поветью, двор с разными станками и хлевами.

И вот, когда не было дома хозяев (а днем они всегда на работе), для меня не было большей радости, чем бродить по этому удивительному дому. Да бродить босиком, не спеша. Вразвалку. Чтобы не только сердцем и разумом, подошвами ног почувствовать прошлые времена.

Читать краткое содержание Абрамов Деревянные кони

У Евгении и Максима особое событие. К ним должна приехать мать Максима – Василиса Мелентьевна. Муж и жена особо и оживленно готовятся к приезду матери. Весь дом стал живым. Евгения весь день бежит то в одном, то в другом направлении. Они с мужем прибираются во всем доме, усердно чистят его, чтобы встретить Василису как подобает. Сам рассказчик, увидев активные действия супругов, решает сам заняться каким-либо делом. Он идет колоть дрова.

Мать хозяина придет замерзшей и усталой. Ей будет необходимо хорошенько попариться в бане. Учитывая этот факт, автор решает приготовить дрова. Наконец женщина пришла. Она вся замерзла и устала. Вместе со всеми неприятными ощущениями женщина испытывала радость и удовлетворение. Ее глаза светились от мысли, что она сумела дойти. Такое чувство возникает у всех пожилых людей, которые после тяжелого труда после тяжелого труда падают на стул и радуются проделанной работе и мысли, что они еще в силах справиться с трудностями.

Василиса садится прибирать и чистить грибы. Она рассказывает историю всей своей жизни. Васелиса очень светлый и положительный человек. Автор еще долгое время ощущает свет и тепло этой женщины.

Автор после общения с Василисой понимает, что все его переживания и занятия на самом деле пустяки. Автор понимает, что жить надо для других людей. Необходимо всегда работать и делать добро окружающим.

Читать краткое содержание Деревянные кони. Краткий пересказ. Для читательского дневника возьмите 5-6 предложений

  • ЖАНРЫ 360
  • АВТОРЫ 271 127
  • КНИГИ 634 175
  • СЕРИИ 23 994
  • ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 597 100

О приезде старой Милентьевны, матери Максима, в доме поговаривали уже не первый день. И не только поговаривали, но и готовились к нему.

Сам Максим, например, довольно равнодушный к своему хозяйству, как большинство бездетных мужчин, в последний выходной не разгибал спины: перебрал каменку в бане, поправил изгородь вокруг дома, разделал на чурки с весны лежавшие под окошками еловые кряжи и наконец, совсем уже в потемках, накидал досок возле крыльца — чтобы по утрам не плавать матери в росяной траве.

Еще больше усердствовала жена Максима — Евгения.

Она все перемыла, перескоблила-в избах, в сенях, на вышке, разостлала нарядные пестрые половики, до блеска начистила старинный медный рукомойник и таз.

В общем, никакого секрета в том, что в доме вот-вот появится новый человек, для меня не было. И все-таки приезд старухи был для меня как снег на голову.

В то время, когда лодка с Милснтьевчой и ее младшим сыном Иваном, у которого она жила, подошла к деревенскому берегу, я ставил сетку га другой стороне.

Было уже темновато, туман застилал деревенский берег, и я не столько глазом, сколько ухом угадывал, что там происходит.

Встреча была шумной.

Первой, конечно, прибежала к реке Жука-маленькая соседская собачонка с необыкновенно звонким голосом, — она на рев каждого мотора выбегает, потом, как колокол, загремело и заухало знакомое мне железное кольцоэто уже Максим, трахнув воротами, выбежал из своего дома, потом я услышал тонкий плаксивый голос Евгении:

«О, о! Кто к нам приехал-то. », потом еще, еще голоса бабы Мары, старика Степана, Прохора. В общем, похоже было, чуть ли не вся Пижма встречала Милентьевну, и, кажется, только я один в эти минуты клял приезд старухи.

Мне давно уже, сколько лет, хотелось найти такой уголок, где бы все было под рукой: и охота, и рыбалка, и грибы, и ягоды. И чтобы непременно была заповедная тишина — без этих принудительных уличных радиодинамиков, которые в редкой деревне сейчас не гремят с раннего утра до поздней ночи, без этого железного грохота машин, который мне осточертел и в городе.

В Пижме я нашел все это с избытком.

Деревушечка в семь домов, на большой реке, и кругом леса — глухие ельники с боровой дичью, веселые грибные сосняки. Ходи — не ленись.

Правда, с погодой мне не повезло — редкий день не выпадали дожди. Но я не унывал. У меня нашлось еще одно занятие — хозяйский дом.

Ах, какой это был дом! Одних только жилых помещений в нем было четыре: изба-зимовка, изба-лестница, вышка с резным балкончиком, горница боковая. А кроме них были еще сени светлые с лестницей на крыльцо, да клеть, да поветь саженей семь в длину — на нее, бывало, заезжали на паре, — да внизу, под поветью, двор с разными станками и хлевами.

И вот, когда не было дома хозяев (а днем они всегда на работе), для меня не было большей радости, чем бродить по этому удивительному дому. Да бродить босиком, не спеша. Вразвалку. Чтобы не только сердцем и разумом, подошвами ног почувствовать прошлые времена.

Теперь, с приездом старухи, на этих разгулах по дому надо поставить крест — это было мне ясно. И на моих музейных занятиях — так я называл собирание старой крестьянской утвари и посуды, разбросанной по всему дому, — тоже придется поставить крест. Разве смогу я втащить в избу какой-нибудь пропылившийся берестяный туес и так и этак разглядывать его под носом у старой хозяйки? Ну, а о всяких там других привычках и удовольствиях, вроде того чтобы среди дня завалиться на кровать и засмолить папиросу, об этом и думать нечего.

Я долго сидел в лодке, приткнутой к берегу.

Уже туман наглухо заткал реку, так что огонь, зажженный на той стороне, в доме хозяев, был похож на мутное желтое пятно, уже звезды высыпали на небе (да, все вдруг — и туман, и звезды), а я все сидел и сидел и распалял себя.

Меня звали. Звал Максим, звала Евгения, а я закусил удила и — ни слова. У меня даже одно время появилась было мыслишка укатить на ночлег в Русиху — большую деревню, километра за четыре, за три вниз по реке, да я побоялся заблудиться в тумане.

И вот я сидел, как сыч, в лодке и ждал. Ждал, когда на той стороне погаснет огонь. С тем, чтобы хоть ненадолго, до завтра, до утра, отложить встречу со старухой.

Не знал сколько продолжалось мое сиденье в лодке.

Может быть, два часа, может быть — три, а может, и четыре. Во всяком случае, по моим расчетам, за это время можно было и поужинать, и выпить уже не один раз, а между тем на той с троне и не думали гасить огонь, н желтое пятно все так же маячило в тумане.

Мне хотелось есть — давеча, придя из лесу, я так спешил на рыбалку, что даже не пообедал, меня колотила дрожь — от сырости, от ночного холода, и в конце концов — не пропадать же — я взялся за весло.

Огонь на той стороне сослужил мне неоценимую службу. Ориентируясь на него, я довольно легко, не блуждая в тумане, переехал за реку, затем так же легко по тропинке, мимо старой бани, огородом поднялся к дому.

В доме, к моему немалому удивлению, было тихо, и, если бы не яркий огонь в окошке, можно было бы подумать, что там уже все спят.

Я постоял-постоял под окошками, прислушиваясь, и решил, не заходя в избу, подняться к себе на вышку.

Но зайти в избу все-таки пришлось. Потому что, отворяя ворота, я так брякнул железным кольцом, что весь дом задрожал от звона.

— Сыскался? — услышал я голос с печи. — Ну, слава богу. А я лежу и все думаю, хоть бы ладно-то все было.

— Да чего неладно-то! — с раздражением сказала Евгения. Она тоже, оказывается, не спала. — Это вот для тебя светильню-то выставила, — кивнула Евгения на лампу, стоявшую на подоконнике за спинкой широкой никелированной кровати. — Чтобы, — говорит, — постоялец в тумане не заблудился. Ребенок постоялец-то! Сам-то уж не сообразит, что к чему.

— Да нет, всяко бывает, — опять отозвалась с печи старуха. — Кой год у меня хозяин всю ночь проплавал по реке, едва к берегу прибился. Такой же вот туман был.

Евгения, охая и морщась, начала слезать с кровати, чтобы покормить меня, но до еды ли мне было в эти минуты! Кажется, никогда в жизни мне не было так стыдно за себя, за свою безрассудную вспыльчивость, и я, так и не посмев поднять глаза кверху, туда, где на печи лежала старуха, вышел из избы.

Утром я просыпался рано, как только внизу начинали ходить хозяева.

Но сегодня, несмотря на то, что старый деревянный дом гудел и вздрагивал каждым своим бревном и каждой своей потолочиной, я заставил себя лежать до восьми часов: пусть хоть сегодня не будет моей вины перед старым человеком, который, естественно, хочет отдохнуть с дороги.

Но каково же было мое удивление, когда, спустившись с вышки, я увидел в избе только одну Евгению!

— А где же гости? — Про Максима я не спрашивал.

Максим после выходного на целую неделю уходил на свой смолокуренный завод, где он работал мастером.

— А гости были да сплыли, — веселой скороговоркой ответила Евгения. — Иван домой уехал — разве не чул, как мотор гремел, а мама, та, известно, за губами ушла.

— За губами! Милентьевна за грибами ушла?

— А чего? — Евгения быстро взглянула на старинные, в травяных узорах часы, висевшие на передней стене рядом с вишневым посудным шкафчиком. — Еще пяти не было, как ушла. Как только начало светать.

— Ушла-то? Как не одна. Что ты! Который год я тут живу? Восьмой, наверно. И не было вот годочка, чтобы она в это время к нам не приехала. Всего наносит. И соленых, и обабков, и ягод. Краса Насте. — Тут Евгения быстро, по-бабьи оглянувшись, перешла на шепот: — Настя и живет-то с Иваном из-за нее. Ей-богу! Сама сказывала весной, когда Ивана в город возила от вина лечить. Горькими тут плакала. «Дня бы, говорит, не мучилась с ним, дьяволом, да мамы жалко». Да, вот такая у нас Милентьевна, — не без гордости сказала Евгения, берясь за кочергу. — Мы-то с Максимом оживаем, когда она приезжает.

Читайте также: