Кто то же должен быть кровавой собакой

ТРОЕ О ГЕРРЕ ГУСТАВЕ
70 лет кончины Густава Носке — «кровавой собаки» на страже германской республики

30 ноября 1946 года в Ганновере скончался один из лидеров германских социал-демократов Густав Носке, возглавлявший министерство обороны Веймарской республики. В Советском Союзе его ненавидели, как организатора подавления коммунистических мятежей, цинично заявившего «кто-то же должен быть кровавой собакой». В Третьем Рейхе Носке был арестован за причастность к антигитлеровскому заговору, и лишь скорый конец войны спас его от неминуемой казни. Не любили герра Густава и в собственной партии, стараясь избавиться сразу по выполнению неприятной работы.
Сам Носке к этой нелюбви относился со здоровым чёрным юмором. Он всегда был не прочь процитировать пафосные обличения в свой адрес. В этом смысле он напоминал фрайкоровца Вальдемара Пабста, своего подельника по ликвидации Карла Либкнехта и Розы Люксембург. Они похожи даже выражением лица. В глазах капитана Пабста светится: «Да, я такой. Ну, и что сделаете?» В глазах герра Густава: «Ну идите, идите сюда. Увидите, какой я добрый».
Обсудить неоднозначного политика решили три российских блогера. Их взгляды перпендикулярны друг другу, но Носке уважает каждый. Один из них, именующий себя Белый — российский социал-демократ с либеральным уклоном. Второй, взявший ник Красный — имперец-сталинист, сторонник коммунистических идей, поддерживает ДНР/ЛНР, не раз посещал Донбасс с гуманитарными целями. Третий, выступающий под псевдонимом Чёрный — убеждённый солидарист-корпоративист, отправлял гуманитарную помощь на Майдан, симпатизирует украинским бандеровцам.

Носке по-белому

— Насколько образ Густава Носке соответствует воззрениям современной социал-демократии и социал-либерализма?

— Густав Носке действовал в такой исторической ситуации, которую бессмысленно оценивать в сегодняшних измерениях. К тому же не нам в России, где на нашей памяти стреляли по зданию парламента, возмущаться его действиями.
В стране шла гражданская война. Которую усилиями Носке удалось закончить быстрее и с гораздо меньшими потерями, чем в России. Отдадим должное, насколько этот человек –– сын ткача и подсобницы, сам в молодости рабочий-корзинщик –– сумел подняться над марксистскими предрассудками. На посту военного министра он служил не социалистической идее, не социал-демократической партии, а стране. Что вообще характерно для германской социал-демократии и германского рабочего класса.

— Вы полагаете, подавление «спартакистов» соответствовло интересам рабочего класса и социал-демократии?

— Я сказал о Германии в целом. Но вы правы –– пролетариат и СДПГ тоже выиграли от победы «белой» стороны в германской гражданской войне. Представим себе приход к власти немецких большевиков. Что бы стало с партией социал-демократов? То же, что с российскими меньшевиками. Что бы получили немецкие рабочие? Разгоны профсоюзов, расстрелы забастовок, хлеб по карточкам, каторжные нормы выработки и сталинский закон 1940 года.
Носке предотвратил всё это. Методами «кровавой собаки».

— Вы так говорите, будто гражданская война увенчалось прямо-таки победой рабочего класса. Между тем, Веймарская республика, которую Носке сумел спасти, была буржуазным государством.

— Она была государством правовым и демократическим. С серьёзными социальными гарантиями для трудящихся. На том историческом этапе бессмысленно было говорить о чём-то большем. И в том, что главное удалось сохранить, велика заслуга Густава Носке.
Но я вовсе его не идеализирую. Не зря Густава считали, выражаясь по-современному, жлобом. Свой-чужой, чужой получи в морду. Это было очень для него характерно. Мудро пишут: это ближе к НСДАП, чем к СДПГ. Подозреваю, будь он помоложе, могло занести в «Рабочее содружество» Штрассера.
Почему-то он не проявился в 1933—1934 так же, как в 1918—1919. И даже получал пенсию в Третьем рейхе.

— Как вы думаете, почему?

— Это особенность германской политической культуры. «Спартакисты» были мятежниками, а мятеж надо давить. Это ясно каждому немцу, будь он хоть социал-демократом, как Носке, хоть ультраправым, как Эдуард Штадлер, хоть монархистом, как большинство офицеров-фрайкоровцев. А Гитлер пришёл к власти с полным соблюдением формальной законности. Тут немцу уже трудно сопротивляться силой. Это будет не по правилам.
Но заметим: Носке старался помогать подполью и примкнул к Заговору 20 июля. Потому что до конца оставался социал-демократом.

— Что-то социал-демократы этого не оценили. Даже антикоммунист Курт Шумахер, верный сторонник Носке во время Ноябрьской революции. Ведь именно он в 1945 году попросил герра Густава не светиться в СДПГ.

— Шумахера можно считать наследником Носке. Но политика — жёсткое дело. Послевоенная Западная Германия — не Веймарская республика, охваченная гражданской войной. Время «кровавых собак» прошло. «Всем спасибо, все свободны».
Надо думать, Носке сам прекрасно это понимал. Он ведь был очень умным человеком. И очень циничным.

Носке по-красному

— Правда ли, что о Носке позитивно отзывались идеологи «Русского мира»?

— Неоднократно. Православный публицист и сторонник Путина Егор Холмогоров писал: «Получив в свои руки власть, социал-демократы должны были либо отдать её на растерзание уличной стихии «спартаковцев» и просто анархистов, либо самим стать фактором власти. «Правительство вынуждено создавать авторитет посредством формирования фактора власти. В течение недели были сформированы войска в количестве двадцати двух тысяч человек. Тон общения с солдатскими советами, поэтому, несколько изменился. Раньше фактором власти были солдатские советы; теперь этим фактором власти стали мы», — говорил один из политических лидеров нового режима, человек, который, в каком-то смысле, стал легендой, — Густав Носке, более известный по прозвищу «кровавая собака».

«Кровавая собака» — это бладхаунд, — одна из древнейших пород собак, именуемая также «собакой святого Губерта». Эта порода, отличавшаяся исключительно тонким развитым нюхом, называлась «кровавыми собаками», потому что их употребляли для преследования воров, убийц и поджигателей. Так что Густав Носке не столько издевался над собой, сколько себе льстил, сравнивая себя с собакой исключительно полезной породы, настоящей защитницей от разбойников и мародеров».
Лидер прокремлёвской партии «Великое Отечество» Николай Стариков излагал то же самое и доказывал, что немецким промышленникам следовало поддерживать не Гитлера, а героя нашей дискуссии: «Ведите пропаганду, делайте героя из Густава Носке, подавившего коммунистов в 1919-м. Он ведь военный министр, такой как надо: железная рука, несгибаемая воля и готовность взять на себя ответственность. Так нет: в 1920-м «кровавую собаку» отправляют в отставку и более уже в политику не позовут. Зачем вам еще более кровавая диктатура Гитлера, после которой Носке смотрится невинным бойскаутом?»

— Вы готовы с этим согласиться?

— Если текст Старикова посвящён проблемам германской истории, то статья Холмогорова анализирует именно технологии противодействия «российскому Майдану»: «В условиях крушения старой власти и ее неспособности выполнить роль «кровавой собаки» самостоятельно, единственным шансом на хотя бы частичное спасения страны и сохранение в ней порядка и суверенитета, является встречная революция, то есть создание новой власти, процесс формирования и укрепления которой войдет в противоречие с революционным потоком, которая будет не защищаться, а наступать, и которая не будет связана формальными и неформальными ограничениями прежнего режима. В этом случае революция сталкивается не с разлагающимся, а напротив, — с учреждаемым государством. Причем таким, «общественный договор» которого заключен буквально вчера и его участники воспринимают его как личное дело и личное достижение. В столкновении с таким учреждаемым государством шансы «революции», особенно «оранжевого» класса, то есть революции, использующей системные дыры в распадающейся недогосударственности, исключительно малы».

Статья опубликована в 2005 году, но девять лет спустя отряды на штыках которых возникли Донецкая и Луганская Народная республики как раз и стали подобной силой. Значит Носке может считаться одним из отдалённых прародителей лидеров ДНР и ЛНР, которые, как известно, состоят совсем не из функционеров режима Януковича. Трудно сказать, на чьей стороне оказалась бы «кровавая собака» в конфликте на Украине, но применительно к ситуации там для нас его опыт интересен и полезен.

— Холмогоров и Стариков, хотя бы на словах антикоммунисты и воспевая Сталина как, по их мнению наследника «русских царей», отрицательно относятся к большевикам. Вы напротив поклонник Ленина и Октябрьского переворота, тогда как Носке не допустил его повторения в Германии безжалостно истребляя леваков. Нет ли тут противоречия?

— Ни малейшего. Анализируя подавление Берлинского восстания коммунистов 5—12 января 1919 года Носке писал: «Если бы вместо пустомель массы имели сильных лидеров, которые ясно осознавали цели, к полудню этого дня они бы захватили Берлин». Пусть бы произошло чудо, у правительства не нашлось бы «кровавой собаки» и болтуны типа Карла Либкнехта и Розы Люксембург победили бы на короткое время. Что дальше? Ничего кроме падения их режима в самом скором времени, полного бардака, а при условии невозможности оказания помощи со стороны Советской России, приход к власти сил куда более неприятных для комдвижения чем социал-демократия.
Партии ленинского типа в тогдашней Германии ещё только предстояло вырасти. Носке создал для такого роста благоприятную почву, способствовав сохранению Веймарской республики и сверх того, избавив комдвижение от авторитетных, но вредных личностей, расчистив дорогу более перспективным кадрам. Носке тут без сомнения выступает, как враг, но враг объективно полезный. Я сравниваю его не с бладхаундом, а с волком, который загрызая старых, больных или слабых лосей, способствует оздоровлению популяции и не зря зовётся санитаром леса.

Носке по-чёрному

— Что бы вы сказали сейчас в адрес Густава Носке?

— Что тут можно сказать, кроме: «Чувак, как тебя не хватает».

— Полагаете, это был ваш единомышленник-солидарист?

— Увы, нет. Носке был этатистом. Причём упёртым. Он отстаивал прежде всего государственный порядок. Республика, социал-демократия, интересы рабочих — всё это для него существовало только в рамках национально-государственного орднунга. А солидаризм — это вольница корпораций.
Солидаристом был скорее Эдуард Штадлер. Но тоже солидаристом немецким. С большим налётом консервативного государственничества. Впрочем, Носке со Штадлером вместе работали.

— Это да. Например, по убийству Карла и Розы. Кстати, что скажете насчёт антисемитизма в мировоззрении Носке? Например, высказывания насчёт «еврейских догм» Розы Люксембург?

— Да ладно. Из семи непосредственных ликвидаторов Либкнехта и Люксембург было минимум двое евреев. Расстрелял Либкнехта чистокровный еврей Рудольф Липман. Тут не в национальности была суть. А в том, что вопрос приходилось решать. К сожалению, вот так.
Что до «еврейских догм». Опять же германская гострадиция. Так это воспринимать. Государственник.

— Вам-то почему так важно решение этого вопроса? Установился государственный порядок, а не корпоративная вольница.

— Веймарская республика — не коммунистическая диктатура. Демократия ближе к идеалу. При тогдашнем выборе солидаристы выполняли бы приказы Носке. Как, собственно, многие и делали.

— Чем же всё-таки вам сейчас этого «чувака не хватает»? Раз он даже не единомышленник?

— Есть то, что выше политики — эстетика. В широком смысле, конечно. Верность в нём была. Убеждённость по-настоящему (не как теперь, когда трёп везде сплошной). Сила к действию. Наконец, чувство юмора. Плевать ему было, что о нём думают враги или клуши. Это очень важно.
Этатист он или кто, но врага распознавал чётко и удар наносил жёстко. Потому что верный был.

— Думаете, социал-демократ и государственник сейчас поддержал бы Майдан? Украинские добробаты? Российскую оппозицию? Вы сами-то чувство юмора не выключайте.

— А вот может быть! По тому же принципу верности. Он умел определяться с поразительной точностью. А ещё — по интересам рабочих, которые для него были по-настоящему значимы.

— Какую-нибудь из политических фигур современной России можете с Носке сравнить?

— Куда там. Хотя в скором будущем может появиться. Надвигается ведь «весёлое время», как выражался дедушка Гайдар.
Но одного российского политика с Носке действительно сравнивали. Павла Михайловича Кудюкина, члена правления СДПР, в бытность его заместителем министра труда и занятости. В правительстве Гайдара, кстати. Так и называли: «кровавая собака Носке».

— Кто называл-то?

— Да. Но и то — не на того напали. Павел Михайлович ведь историю знает. Тем более историю социал-демократии. Реагировал так, что сам Густав юмор бы оценил.

На Аляске в 1925 году была суровая зима. Тогда же произошла вспышка смертельного заболевания дифтерии в дальнем порту Ном, в котором проживало около 10000 жителей.

Особенно от заболевания могли пострадать дети. Но так как Ном находился в труднопроходимом месте, складывалась страшная ситуация. Лекарство, которое могло помочь в борьбе с дифтерией, находилось на железнодорожной станции Ненана в 674 милях от Нома. На самолёте доставить лекарство было невозможно из-за непрекращающегося бурана, поэтому в руководстве было принято решение доставить сыворотку на собачьих упряжках.

Собрали 20 команд погонщиков. Одной из них были упряжки знаменитого каюра Аляски Леонарда Сеппалы. В результате «Великой гонки милосердия», длящейся пять с половиной дней, спасительное лекарство было доставлено в город. На финальном этапе в 53 мили особая роль принадлежала Балто. Но при этом незаслуженно забывают сибирского хаски Того, совершившего ещё больший подвиг. Многие свидетели того пробега считают именно его главным героем. Двенадцатилетний Того, бегущий впереди своей команды, преодолел участок пути в 264 мили, в то же время средний участок пути каждой команды составлял 31 милю.

Пёс Балто тоже вырос в питомнике Сеппалы. Этому славному псу в Нью-Йорке установили памятник в Центральном парке. Но про Того незаслуженно забыли. Сейчас историки стараются добиться заслуженного признания и сибирского хаски Того. В 2001 году Того был установлен памятник в парке Сьюард в Нью-Йорке, а в 2019 году Disney снял о нём фильм, где главную роль играет потомок Того, Дизель.

Семья Сеппала поселилась на Аляске в 1900 году. Они организовали свой питомник, где выращивали ездовых собак. В то время на Аляске основными ездовыми собаками были аляскинские маламуты или помеси. Сеппала стал самым сильным погонщиком в регионе. Он купил у российского торговца мехом сибирских хаски. Матерью Того была сука Долли.

Того был болезненным и непослушным щенком. Он отставал в росте от других щенков этой породы. Сеппала считал его непригодным для упряжки. Он старался избавиться от нестандартного щенка, подарив его соседу. Но преданный Того убежал от нового хозяина через окно, разбив при побеге стекло. Сеппала считал его неисправимым хулиганом.

Того рос, восхищаясь окружавшими его собаками. Он бегал вместе с ними во время их тренировки, часто озорничая по дороге. Это огорчало Сеппалу. Часто маламуты, более крупные и сильные, трепали щенка. Чтобы восьмимесячный щенок не мешал тренировке, Сеппала поставил его в упряжку.

В итоге молодому хаски удалось пробегать по 75 миль за день. Он с лёгкостью смог подняться в гору. С первого раза он стал вожаком связки. Это было настоящей удачей для Сеппала. Того оказался идеальным псом. Того стал главным псом Сеппалы, он прославился на всю Аляску своей выносливостью и умом. Пёс выигрывал все соревнования на длинные и короткие дистанции. Хозяин и собака стали одним целым.

Когда в Номе произошла эпидемия дифтерии, Того был уже не молодым псом, ему было 12 лет. Но местные жители возлагали большие надежды на собаку и её хозяина. Каждый день заражался новый ребёнок, были даже смертельные случаи. Для доставки нужного лекарства было организовано несколько команд погонщиков, которые должны были доставить 300000 ампул сыворотки, привезённых по железной дороге в Ненану. Собачьим упряжкам надо было преодолеть 674 мили. 29 января 20 лучших сибирских хаски отправились их Нома за сывороткой. Среди них не было Балто, так как Сеппала решил, что он не сможет возглавить команду.

Температура воздуха тогда была — 30 градусов. Команда Сеппалы преодолела более 170 миль, двигаясь на восток. В то же время заболевание ещё сильнее начало распространяться. Тогда руководство города решило ещё добавить упряжки. Это было сделано без ведома Сеппала. В них вошёл Балто. Упряжкам Сеппала удалось преодолеть покрытый льдом пролив Нортона. Тем самым они выиграли время и расстояние. Затем упряжки Сеппалы встретились с упряжками Генри Иванова, двигавшимися из Ненана на запад. Таким образом произошла удачная передача эстафеты с лекарством. Того со своим хозяином отправились назад с драгоценным грузом.

Путь домой был нелёгким. Упряжки застряли на льдине. Решением было припарковать оторвавшуюся льдину к берегу. Для этого Сеппала бросил Того в воду, закрепив на нём поводок. Пёс должен был протащить на себе льдину с санями к берегу. Поводок соскользнул, но умная собака нырнула в воду и влезла в шлейку.

Того удалось потянуть на себе лёд и вывести свою команду в безопасное место. После этого легендарному псу удалось преодолеть ещё большое количество миль, таща на морозе гружёные сани. Команда Сеппалы передала спасительные ампулы в Головине следующим участникам спасательного марафона. Это было 3 февраля.

В той команде каюром был Каасен. Вожаком он выбрал полукровку Балто. Команде пришлось пройти через слепящий буран. Большое значение во время этого перехода сыграло обоняние и осязание пса Балто. В кромешном снежном буране вожак безошибочно находил дорогу. Температура воздуха тогда доходила до -40 градусов. Ураганный ветер сносил упряжки и их хозяев. Люди и собаки выходили за пределы своих возможностей. Каасен и Балто доставили лекарство в Ном. Там их встретили как героев.

Вся слава спасителей города досталась им, но большая часть операции по спасению, всё же была выполнена Сеппалой и Того. После Нома Сеппала и его собаки совершили поездки в 48 мест, доставляя туда сыворотку крови.

Остаток жизни Того прожил в почёте и спокойствии. Хозяин усыпил своего друга, когда тому было 16 лет. Того почти ослеп и у него сильно болели лапы. Сейчас всё больше и больше людей признают Того настоящим спасителем ситуации. Сеппала умер в 1967 году. Ему было 89 лет.

«Московский вариант» при любом его развитии станет самым кровавым из всех революционных вариантов на постсоветском пространстве. Залогом тому являются как богатая культура гражданских войн, которой обладает Россия, так и качественная неоднородность населения Москвы. Не следует думать, что варварство в Бишкеке объясняется тем, что там «Азия-с». В Москве, в отличие от Тбилиси и Киева, сумевших, в целом, сохранить свой доперестроечный этнический состав, «Азии» куда больше, чем в любом Бишкеке. Здесь достаточно десоциализированных, униженных, чуждых нашей стране элементов, которые опытная рука может вооружить «коктейлями Молотова», отправить изображать «протестующую толпу», и которые, конечно, не упустят возможности поживиться богатствами, дотоле укрытыми за охраняемыми витринами. Москва — слишком большой и богатый город, чтобы в угаре революции не возникло соблазна его пограбить.

Голубые мальчики и розовые девочки с оранжевыми ленточками, которые выйдут протестовать против «кровавого путинофашизма», распевая арии из сорокинских «Детей Розенталя» — это миф и иллюзия. Наш Майдан будет с «раскосыми и жадными очами». Причем им не будут управлять, вопреки другой распространенной иллюзии, даже самые карманные и самые лояльные к режиму внешнего управления российские «оппозиционеры». Эти будут заняты привычным делом — изображать телемассовку и произносить длинные речи в камеру. А потом сами очень удивятся тому, что какие-то революционные массы пойдут на какой-то штурм, а милиция и ОМОН почему-то отступят, и власть сама упадет революционерам в руки. В реализации сценария тотального внешнего управления, как выяснилось, совсем не обязательно нужна организованная оппозиция (на отсутствие которой надеялись те, кто полагал, что в Бишкеке все обойдется), ни даже масштабная народная поддержка. Достаточно небольшой агрессивной толпы люмпенов (такую нанять по карману даже вашему покорному слуге), достаточно опереточной оппозиции, общающейся с иностранными журналистами, и все уже будет сделано, если наличествует «невидимая рука», способная сдвинуть единственную преграду на пути оппозиционеров — милицейские кордоны. После того как эта силовая завеса отодвинута, революцию по силам совершить даже младенцу.

Каким образом приобретается власть над этой завесой, понять несложно: «Пресс-секретарь Госдепартамента Адам Эрли сообщил, что в 2004 финансовом году США выделили Киргизии 50,8 миллиона долларов, которые были потрачены на поддержание экономических и демократических реформ в стране, в том числе в таких областях, как выборы, гуманитарная помощь, правоохранительные усилия и безопасность». Другими словами, неожиданно отошедшие в сторону перед «революционной» толпой органы правопорядка были попросту подкуплены, находились на содержании США и, разумеется, подчинялись тому, кто платит. Было бы интересно узнать, какие контакты поддерживают со своими американскими коллегами правоохранительные органы современной России и особенно Москвы, не случится ли так, что и здесь на тех решающих участках, которые предстоит преодолеть местным революционерам, давно уже случилась смена основного спонсора наших правоохранителей — с государственного бюджета на кого-то другого.

Впрочем, дело может обойтись и без этого, — правоохранительные органы современной России как система (при наличии, конечно, достаточного количества вполне преданных и стране и своему делу профессионалов) полностью отчуждены и от государства, которого попросту нет, и от нации, с которой милиция давно уже поставлена на ножи. Патриотический и правоохранительный элемент в деятельности милиции сведен к минимуму, зато коррупционная составляющая настолько откровенно вышла на поверхность, что с трудом можно представить себе, как «органы» смогут противостоять подкупу и как они осмелятся противопоставить себя толпе. Такое противопоставление возможно только в условиях абсолютной уверенности правоохранителей в собственной правоте, а такой уверенности нет ни на одном из уровней правоохранительной системы.

Впрочем, есть ведь еще армия, может быть, хотя бы она, в случае «революции» в Москве способна будет прикрыть собой власть и исполнить, несмотря на все нанесенные ей в последние десятилетия оскорбления, свой гражданский и военный долг? Может быть, хотя бы в России армия не станет заявлять о своем «нейтралитете», как-то случилось на Украине? Однако применение армии намертво заблокировано псевдогуманистической и антиправовой догмой, которую проповедует все свергаемое постсоветское чиновничество: «мы никогда не применим силу против собственного народа». Применение властью силы во внутриполитическом конфликте, то есть именно то, что делает власть властью, считается самым страшным, едва ли не смертным грехом. Это вполне понятно в условиях десуверенизации постсоветских политических систем (включая Российскую). Они просто не ощущают своего права на применение силы.

Суверенная власть тоже не может «применять силы против своего народа», но по совсем другой причине, — те, против кого она применяют силу, перестают считаться народом, исключаются сувереном из состава нации, объявляются мятежниками. Мятеж автоматически лишает мятежников большинства гражданских прав и лишает их всякой причастности к нации-суверену. Поэтому никаких колебаний в том, применять силу против мятежа или нет, суверенная власть не испытывает, для нее это часть исполнения своего долга по внешней защите от врага. Не случайно, вокруг каждого подавленного мятежа немедленно разрабатывается богатая политическая мифология «внешнего инспирирования», — именно она позволяет представить мятежников не как представителей внутреннего протеста, а как коллаборационистов, сотрудничающих с некоей внешней силой. Такой защитный ход позволяет в любом случае сохранить смысловую целостность идеи нации-суверена, действующей через государство.

Напротив, формула «мы никогда не применим силу против собственного народа», — это символическая формула отречения от власти. После того, как слова о «неприменении силы» произнесены, или, хотя бы, установлены какие-то внутренние ограничения на ее применение, власти de facto и de jure не существует. В этих словах содержится признание того положения вещей, при которой подлинным носителем суверенитета, «своим народом», признается противостоящая власти «революционная» толпа, в то время как власти отводится роль то ли захватчика, то ли самозванца. Именно этой формулой пролагали себе дорогу к падению режимы Шеварднадзе, Кучмы и Акаева, и лишь на Украине, благодаря наличию, помимо оранжевых, второго претендента на суверенитет, не совпадающего с властью, — «новороссийской» оппозиции Януковича, — пришлось вместо простого захвата к власти прибегнуть к квази-конституционному модерированию ситуации с помощью выборов.

Положение российской власти в этой ситуации, на сегодняшний момент, вполне определенно, — она уже заранее, досрочно, подписала себе смертный приговор. Как иначе расценивать заявления премьер-министра Фрадкова, касающиеся ситуации в Киргизии: «Россия выступает против силового варианта разрешения конфликта». Подобного характера заявления делали и российские чиновники рангом пониже, так что можно сказать, что премьер выразил консолидированную позицию российской властной элиты, той самой, которой предстоит противостоять революционной волне, несущей России утрату государственного суверенитета и, скорее всего, территориальной целостности. Такие заявления, кстати, являлись формой вмешательства во внутренние дела Киргизии, поскольку заведомо ограничивали поле маневра тамошних властей. Но, что хуже того, будучи манифестацией «политической философии» российских властей, они означают, что повторение Бишкекских событий, со всем их кошмаром, в России неизбежно. И повторение это, как я уже сказал, будет куда более кровавым.

Возможно, единственным шансом на сохранение России в том формате, который сохранит хотя бы какую-то возможность реванша, являлась бы контролируемая революция, наподобие той, которая произошла в 1918 году в Германии. Германии был нанесен сокрушительный внешний и внутренний удар, совмещенный с военным поражением, — выбор, по сути, стоял между капитуляцией перед Антантой при сохранении страны и хотя бы остаточных форм суверенитета, и революционным хаосом, который привел бы к распаду и полной оккупации. И в этих условиях кайзеровская элита решилась руководствоваться формулой принца Макса Баденского: «Мы уже не можем разгромить революцию, мы можем только задушить ее». «Задушить», — означало убрать основные внешние символы «старого порядка», однако передать власть той части оппозиции, которая способна будет сохранить политическую преемственность и идеологию Великой Германии, сохранить внутренний национально-политический континуитет. Такой силой стала в 1918 немецкая правая социал-демократия во главе с Фридрихом Эбертом, — после многочисленных приключений в рамках «Версальской системы», Германия смогла добиться и фактической ликвидации Версальского договора, и внутреннего возрождения, а самого Эберта, всего через 7 лет, на посту президента Веймарской республики сменил фельдмаршал Гинденбург.

Подобное развитие событий было предопределено тем, что новая, революционная или квази-революционная власть вынуждена была сама заниматься строительством государства, и оказалась, тем самым, злейшим врагом новой революционной волны. Получив в свои руки власть, социал-демократы должны были либо отдать её на растерзание уличной стихии «спартаковцев» и просто анархистов, либо самим стать фактором власти. «Правительство вынуждено создавать авторитет посредством формирования фактора власти. В течение недели были сформированы войска в количестве двадцати двух тысяч человек. Тон общения с солдатскими советами, поэтому, несколько изменился. Раньше фактором власти были солдатские советы; теперь этим фактором власти стали мы» — говорил один из политических лидеров нового режима, человек, который, в каком-то смысле, стал легендой, — Густав Носке, более известный по прозвищу «кровавая собака».

Впрочем, о «прозвище», в данном случае, говорить вряд ли уместно, — Носке так себя окрестил сам, с грустным сарказмом интеллигента, который вынужден заниматься совершенно несвойственной ему политической работой. «Кто-нибудь из нас должен же, наконец, взять на себя роль кровавой собаки. Я не боюсь ответственности», — эти слова Носке стали, кажется, единственным афоризмом, который оставила после себя германская «контрреволюционная революция». Поскольку коминтерновская пропаганда превратила словосочетание «кровавая собака» в грязное ругательство, мало кто понимает подлинный смысл выражения Носке, употребившего немецкую идиому. «Кровавая собака» — это бладхаунд, — одна из древнейших пород собак, именуемая также «собакой святого Губерта».

Эта порода, отличавшаяся исключительно тонким развитым нюхом, называлась «кровавыми собаками», потому что их употребляли для преследования воров, убийц и поджигателей. «Гроза бунтовщика», «Усмиритель восставших», — так называли бладхаундов в средневековой Англии. Во времена войн средневековья они употреблялись для преследования неприятельских солдат. В начале XVIII века, когда шотландские разбойники делали набеги на северные графства, население последних вынуждено было преследовать их целыми стаями бладхаундов, трубя в рога, т. е. просто травить, как диких зверей. В Англии существовал специальный королевский приказ, которым предписывалось 6 приходам содержать на общественный счет по одному бладхаунду с каждой семьи, для сторожевых постов. Тогда же был издан так называемый «Закон горячего следа», предписывавший отворять двери бладхаунду, если он перед ними остановится. Так что Густав Носке не столько издевался над собой, сколько себе льстил, сравнивая себя с собакой исключительно полезной породы, настоящей защитницей от разбойников и мародеров.

Суть деятельности Носке была очень проста, — он сформировал добровольческие части из офицеров и унтер-офицеров, ставшие основной ударной силой контрреволюции. Эти части были стянуты к Берлину и за несколько суток подавили восстание, уничтожив, в частности, и его наиболее выдающихся вождей — Карла Либкнехта и Розу Люксембург. Несколько месяцев спустя была подавлена Баварская социалистическая республика, скроенная по большевистскому образцу, и бывшая опасной вдвойне, поскольку представляла собой не только революционное начало (сопровождавшееся, кстати, жестоким левацким террором), но и начало регионального сепаратизма, десуверенизации страны.

Однако нам интересная не столько технология контрреволюции, которая может сильно отличаться от страны к стране, и от региона к региону, сколько ее политология, базовый принцип которой вполне очевиден. В условиях крушения старой власти и ее неспособности выполнить роль «кровавой собаки» самостоятельно, единственным шансом на хотя бы частичное спасения страны и сохранение в ней порядка и суверенитета, является встречная революция, то есть создание новой власти, процесс формирования и укрепления которой войдет в противоречие с революционным потоком, которая будет не защищаться, а наступать, и которая не будет связана формальными и неформальными ограничениями прежнего режима. Именно в процессе создания «фактора власти» встречная революция способна раздавить революцию первоначальную и снять хотя бы самые острые ее симптомы. Строго говоря, именно такая революция, в отличие от простого подавления, и заслуживает названия контр-революции в точном смысле этого слова. Контрреволюция формирует новый порядок, на защиту которого, подобно революции, мобилизует не упадочное чиновничество и силовые структуры, а новые добровольные объединения, куда могут входить и соответствующим образом настроенные чиновники, и военные, и полицейские, и просто сочувствующие — «партизаны порядка», но на совершенно иных, чем при старом режиме, началах. В этом случае революция сталкивается не с разлагающимся, а напротив, — с учреждаемым государством. Причем таким, «общественный договор» которого заключен буквально вчера и его участники воспринимают его как личное дело и личное достижение. В столкновении с таким учреждаемым государством шансы «революции», особенно «оранжевого» класса, то есть революции, использующей системные дыры в распадающейся недогосударственности, исключительно малы.

Если государство не имеет в себе мужества «применить силу против собственного народа», то есть считает себя отчужденным от народа и не обладающим суверенитетом, то оно должно иметь патриотическое мужество уйти и передать власть новой, контрреволюционной силе, которая размозжит голову революции и сохранит страну. Если государство не хочет уходить, то оно должно иметь мужество быть сувереном, иметь мужество принять на себя ответственность и найти «кровавую собаку». Поскольку поле битвы, на котором нет «кровавых собак», принадлежит мародерам.

В середине января 1925 года в маленьком аляскинском городке Ном удаленном от всего прочего мира начала разгораться эпидемия дифтерии. Срок годности на имеющуюся вакцину от 1918 года истек, а заявка на новую партию поступила в Анкоридж уже к закрытию навигационного сезона, когда последний корабль на Ном ушел из замерзающих вод. Когда несколько детишек погибли и многие были заражены и разносили дальше легко передающуюся болезнь единственный терапевт городка Доктор Куртис Велч/Dr. Curtis Welch кинул в радио-эфир отчаянный клич о срочной необходимости противодифтерийной сыворотки для спасения детей. В госпитале Анкориджа сыворотки было в достатке, но до Ном было около 955 миль (1528 км). Первая парти вакцины в 300 000 единиц была доставлена из Анкориджа в Ненану/Nenana поездом, а дальше иного пути кроме как на собаках не было.

Была снаряжена экспедиция-эстафета состоящая из 20 погонщиков и около 150 собак чтобы пронести вакцину от Ненаны до Ном на расстояние в 674 мили (1,085 км).

Наиболее ярко освещен в прессе заключительный этап доставки вакцины. Норвежец Гуннар Каасен/Gunnar Kaasen с его упряжкой из сибирских лаек во главе с неопытным, но выносливым вожаком Балто принял 2 февраля 1925 года эстафетный ящичек с пробирками увязанный в оленьи шкуры от предыдущей упряжки.

Буран в этот день разбушевался не на шутку, Каасен был ослеплен снегом и ветром, который время от время переворачивал сани и сбивал с дороги. И тогда погонщик доверился вожаку Балто. В пурге они разминулись с упряжкой ждущей их в тундре для подмены и продолжали изнурительный поход на Ном. Каасен и его упряжка с Балто преодолели последние 53 мили пробега при морозе -60*F (-51*C) и порывами ветра до 70 миль в час, принеся драгоценную вакцину спасшую многие детские жизни.

Балто досталась вся слава и внимание прессы, но современные организаторы и поклонники гонок Айдитарод/ Iditarod Trail Sled Dog Race отмечают, что это опытный и испытанный вожак Того/Togo провел своего погонщика Леонард Сеппала/Leonhard Seppala через самую изнурительную часть пробега - Залив Нортон/Norton Sound. Команда Того/Сеппала троекратная победительница пробега All Alaska Sweepstakes на сотни миль из Ном и обратно была готова к тому, чтобы проделать половину этого пробега самостоятельно. Но в последний момент поступил приказ от губернатора добавить в эстафетную прямую погонщиков и собак и таким образом Того лишился своей славной позиции в истории пробега.

Один из наиболее драматичных моментов ярко иллюстрировавших способности Того и Сеппалы проявились во время пересечения Залива Нортона. Команда была попала в западню после того как лед вокруг них обломился и они на несколько часов оказались на льдине кружащей в открывшейся воде. Когда лед в конце концов прибило к обширной льдине Сеппала и Того прыгнули через воду между льдинами на расстояние 5 фут (1,5 метра) с постромками чтобы притянуть льдину с остальными собаками ближе. Постромка соскользнула в воду, тогда Того прыгнул в студеное месиво и тянул постромку в воде к погонщику до тех пор, пока льдины не подошли достаточно близко чтобы остальные собаки из упряжки смогли перейти на более стабильный лед.

Сеппала был очень разочарован фактом, что Балто, являющимся тяжело грузом, а не скоростной ездовой собакой стал героем этого события. Поэтому нынешние гонки Айдитарод посвящены Гонке Милосердия и истинному герою того пробега - Того.

Кстати, как и Сеппала, Каасен не считал своего Балто хорошей беговой собакой, но Балто спас команду от верной гибели в реке Топкок/ Topkok River. Балто смог также не сбиться с тропы в снежной метели в которой по признанию Каасена тот едва мог разглядеть руки перед самым лицом. После успеха миссии по доставке вакцины Балто и Каасен стали знаменитостями. Пресса и радио изображали погонщиков и собак как настоящих героев, помещая статьи о них на первых полосах. Черная эскимосская лайка (husky) Балто стал настоящей звездой. Массовые публикации на тему дифтерии также помогли развернуть компании по прививкам населения, что привело к значительному снижению заболеваемости.

Упряжка Каасена была вывезена на показ в континентальную Америку. Но слава скоро поблекла, заслуги подзабылись и команда была продана водевилю. В 1927 бизнесмен из Кливленда обнаружил знаменитую команду в Лос Анжелесе на выставке, неухоженных и полубольных. По его призыву дети Кливленда начали собирать центы на то, чтобы собрать $2000 на выкуп Балто и его команды. Нужная сумма была собрана и собаки прибыли в Кливленд.

Собачьи упряжки были основным средством передвижения в арктической зоне и эта гонка явилась последним триумфом и наиболее ярко освещенным прессой событием в езде на собаках перед самым появлением первого воздушного средства в 1930-х и затем снегоходов в 1960-х снизивших зависимость от собачьих упряжек и сведших езду на них почти на нет. Но с 1970-х начался подъем популярности гонок на собаках через гонки Iditarod чествующий знаменитый пробег с дифтерийной сывороткой.

В Великой Гонке Милосердия/Great Race of Mercy 1925 года 674 мили арктической тундры, гор, заливов и рек были покрыты за 127 с половиной часов положив начало мировому рекорду. Гонка проходила в условиях экстремальных холодов и снежных буранов вызванных ураганными ветрами. Многие собаки слегли и замерзли на ледяных тропах. Их имена остались безвестны.

Были забыты прессой и коренные аляскинцы участвовавшие в эстафете, будто их и не было, хотя весь пробег стал возможен лишь нечеловеческим усилиям и героизму многих людей и собак, бившихся над одной задачей - как можно скорее пронести через снежные бури спасительную вакцину.

Каждый учасник пробега получил благодарственное письмо от президента Кулидж, золотую медаль от компании Малфорд и премию в 25 долларов.

Того умер в 1929 году, но его гены до сих просматриваются во многих линиях аляскинских лаек. В то время как линия Балто исчезла. Как всегда время неумолимо расставляет все по своим местам - кому-то громкая слава и потом забвение, чьи-то заслуги остались почти незамеченными, но со временем доброе имя восстановлено. Жизнь это череда подобных потерь и находок, забвений и возвратов. Такие мысли навеяли материалы о Того, Балто, Сепале и Каасене, собаках и людях, их заслугах и оставленном следе в памяти людей.

Тело Того находится в Музее города Василла/Wasilla, Аляска.

После смерти 11-летнего Балто в 1933 году было сделано чучело которое находится и сейчас в Музее Натуральной Истории Кливленда. Там же находится пленка с Балто и его командой снятыми в 1925 году.

Изучая нередко противоречивые материалы о Великой Гонке Милосердия, а также читая современные газеты о Yukon Quest, Iditarod Sled Dog Race я в первую очередь отмечаю моменты человечности по отношению к собакам. Моя теория уже не раз была озвучена мной на этом сайте: Мы люди и должны относиться по-человечески ко всему живому, а когда мы будем человечны к животным, значит и людям вокруг нас будет житься лучше.

1925 год. Чарли Олсен/Charlie Olsen, принял эстафету с вакциной 1 февраля 1925 года. В ходе снежной бури сани Олсена были снесены с тропы и он потерял ориентиры. Олсен разбил привал, уложил собак на отдых и укутывая их одеялом обморозил руки.

Гонки современные более безопасны, благодаря усилиям десятков волонтеров помогающих в пунктах отдыха и спасательным командам всегда наготове, чтобы взлететь и поехать на поиск застрявших в пурге или сбившихся с пути погонщиков с их собаками. Но трудностей и опасностей в бескрайней тундре с арктическим климатом всегда хватает

31.05.1991, Гуманитарный фонд, Дмитрий Кузьмин

Дмитрий Кузьмин: Исповедь кровавой собаки

Говорят, когда в 18-м году немецкие рабочие решили последовать примеру своих братьев-славян и устроить небольшую революцию, германское правительство, возглавляемое социал-демократами,оказалось в полнейшей растерянности. Как же, ведь это тот самый рабочий класс, интересы которого они собирались защищать! И тогда социал-демократический лидер Носке сказал: "Должен же кто-то быть кровавой собакой!" — и отдал приказ стрелять по рабочим демонстрациям. Веймарская республика была спасена.

Кем я только не был в жизни! Называли меня и сектантом-баптистом (когда школьником призывал некоторых своих ровесников больше, чем себя, любить ближнего), и сексотом-КГБистом (чуть позже, когда в университете командовал отрядом дружинников, вычищавшим из общаг тамошних любителей веселой жизни, не дававших жизни окружающим), а одновременно — агентом ЦРУ (поскольку в университетском кружке для старшеклассников читал им запрещенных тогда Ходасевича и Бродского) . И вот теперь — далеко хватила демократия! — довелось стать инквизитором.

Так, по крайней мере, расценивает Вероника Боде мое выступление против Осмоловского и компании на правлении ВГФ.

Я не в обиде на Веронику, поскольку, как и во всех предыдущих случаях, готов взять на себя роль кровавой собаки. И, разумеется, дело не в бедном Осмоловском, от которого я действительно потребовал отказа от своих прежних взглядов (хотя требование это, как прекрасно знает Вероники, было, с одной стороны, несколько запоздалым: покаянное письмо Осмоловского уже было набрано для очередного номера "ГФ", а с другой стороны, кажется мне не столь уж нелогичным по отношению к человеку, категорически не желающему за эти свои взгляды ответить и пострадать). По большому счету я не имею ничего ни против Осмоловского, ни против слова, выложенного им на Красной площади, и чтобы разом покончить с тем и другим, торжественно заявляю: х*й с ним, с Осмоловским. Взяться же за этот ответ меня побудили некоторые вопросы куда более общего порядка, возникающие в связи со всей этой историей.

Ведь в чем был пафос защитников Осмоловского (если не считать Эвелину Богатых, чей пафос заключался в том, что жалко мальчика)? В том, что поступки его, может, и не очень хороши, но они несут эстетическую нагрузку, совершены во имя искусства, и потому осудить их никто не вправе. То есть если бы х*й был сам по себе х*й — это одно дело, а раз это х*й как авангардистская акция — дело другое. Евгений Бунимович поинтересовался в этой связи, не была ли акцией затеянная в свое время Осмоловским драка с Иртеньевым, — и получил положительный ответ. Лично для меня эстетическая нагрузка здесь несколько неочевидна, но это, положим, мои трудности. Меня интересует общая проблема: можно ли, допустимо ли бить человеку морду в эстетических целях? А убить в эстетических целях? А надругаться над могилой или трупом?

Этика и эстетика — как они соотносятся, как взаимодействуют? В сознании многих решение этой дилеммы связано с известной притчей, рассказанной Достоевским: представьте, говорит он, что на следующий день после лиссабонского землетрясения, повлекшего страшные разрушения и многочисленные жертвы, в газетах появляются стихи местного поэта: "Шепот. Робкое дыханье. ". Народ растерзал бы поэта, оскорбившего его горе. А через сто лет тот же народ поставил бы ему памятник — за гениальные строки, которые будут жить в веках.

Как будто Достоевский призывает нас взглянуть sub specie aeternitatis — и поставить эстетику выше этики, ибо, продолжая выражаться латинскими формулами, аrs longa, vita brevis. Но не будем упускать из виду, что само противоречие между этическим и эстетическим носит здесь не внутренний, а внешний характер: этически неприемлемо не само явление искусства, а всего лишь контекст его бытования. Контекст меняется — противоречие снимается. А если это противоречие — как в случае убийства с эстетическими целями — имманентно?

В кантовской триаде — Истина — Добро — Красота — категория Добра самая сложная и неочевидная. Для незрелого сознания гораздо доступнее и привлекательнее Истина или Красота — недаром после "Семнадцати мгновений весны" дети начинают играть в гестапо: наибольшее впечатление на них производит именно эстетика ритуалов и символов Третьего Рейха. Доказать же необходимость приоритета одной из ценностей над двумя другими едва ли возможно: все зависит здесь от постулатов, от основного закона философии и т.д. И все-таки я возьму на себя смелость восставить Добро в вершину ценностного треугольника. Потому, что эта категория призвана, в отличие от других, регламентировать отношение человека к человеку, а человек, как говаривали древние, мера всех вещей: ведь Истина и Красота, сколь бы объективны ни были обе эти категории, имеют смысл лишь постольку, поскольку есть кому познавать Истину и оценивать Красоту. Мне даже представляется (здесь нет места для подробных мотивировок), что из самого признания существования этических норм вытекает их главенствование над сферами эстетического и интеллектуального: зачем вообще нужна этика, если она играет подчиненную роль? Другие подходы дают человечеству Неронов, готовых сжечь целый город во имя своего эстетического удовлетворения, или любителей истины вроде Энрике Ферми — этот американский ядерщик, как известно, накануне первых испытаний атомной бомбы предлагал всем желающим пари: загорится от взрыва вся атмосфера Земли или нет?

Только не надо видеть в утверждении о примате этического над эстетическим призыв к социальному или, чего доброго, классовому подчинению искусства в духе Некрасова, Маяковского и иже. Политическая частушка и рифмованные агитки былых времен, равно как и нынешняя шестиде-сятническая "идеологическая лирика" Коржави-иых, Корниловых et tutti quanti, — это просто забивание гвоздей микроскопом, основанное на ложном понимании взаимоотношений этического и эстетического начал. Поэты, условно говоря, "чистого искусства", чье творчество веками благотворно воздействует на личность, развивая и обогащая ее духовный потенциал, — куда "этичнее", куда гражданственнее любого "агитатора, горлана, главаря".

И еще одна проблема, связанная со всем вышесказанным, — проблема насилия. В соответствующей резолюции Правление ВГФ более или менее решительно высказалось против насилия в искусстве и культуре (при этом не обозначив, к сожалению, мировоззренческих оснований, без которых такое заявление остается набившим оскомину общим местом). Однако было отвергнуто предложение подчеркнуть, что насилие имеется в виду не только физическое, но и духовное. Основным аргументом была неопределенность и расплывчатость этого понятия. Помилуйте! Когда нас заставляли читать Шолохова вместо Набокова и Вознесенского вместо Бродского, — это не было насилием? А когда компания гопников едет в автобусе с орущим на полную громкость магнитофоном, вырывающиеся из которого звуки являются музыкой для них, но отнюдь не для окружающих? Любите Шолохова — читайте дома на сон грядущий; тащитесь от "Арии" и "Августа" — слушайте на здоровье на концерте или в наушниках; прикалываетесь к слову из трех букв — выкладывайте его чем хотите, твердите наподобие мантр, хоть кантату напишите на это замечательное слово, — но все это, пожалуйста, наедине с собой и теми, кому это приятно и интересна Хотите, чтобы уважали ваши вкусы, вашу эстетику, — уважайте других. Иное — духовное насилие. И не надо бояться, что слишком многое попадет в эту категорию, — умеем же мы исключать из категории физического насилия хирургическое вмешательство, на то человеку разум дан!

"Кровавая собака Носке" ненадолго спасла Веймарскую республику: когда пришел Гитлер со своими молодцами, взять на себя ответственность никто не рискнул. Мне она, эта республика, не особенно, признаться, дорога, и я не хочу расстрелов — ни рабочих демонстраций, ни авангардистских акций. Я только хочу напомнить, что терпимость к чужому мнению имеет естественный предел, поставленный еще более фундаментальными требованиями нравственности, — за этим пределом находится, например, фашизм (привет, кстати сказать, нежно любимому Осмоловским и КР Садцаму Хусейну). И за этот предел я, в меру моих слабых сил, буду драться. Зубами и когтями.

Читайте также:

  
• Какая разница между собачьим и кошачьим кормом
  
• Почему французские бульдоги пускают газы
  
• Когда щенки начинают лаять таксы
  
• Где лежит бульдог 6 на базе свободы
  
• Какая порода собак снималась в шерлоке холмсе